А. Т. Твардовский. НОВОМИРСКИЙ ДНЕВНИК

Словосочетание “новый мир” давно превратилось в trade mark, однако смысл его все больше размывается. Сейчас это что-то интуитивно знакомое, вполне респектабельное, пусть ни с чем напрямую и не ассоциирующееся. Увы, прошли времена, когда словосочетание это мгновенно вызывало в памяти обложку с синим логотипом самого популярного советского “толстого” журнала.

А ведь и журнал назван был словами, взятыми из русского переложения “Интернационала”, и ассоциация была так крепка, что даже заглавие антиутопии О. Хаксли “Бравый новый мир” понималось как отсылка к тексту государственного гимна СССР, каковым тогда “Интернационал” являлся, а не к шекспировской пьесе, откуда романист эти слова заимствовал.

А. Т. Твардовский. НОВОМИРСКИЙ ДНЕВНИК: В 2 т. М.: ПРОЗАиК, 2009. Т. 1: 1961-1966 / Предисл.

Ю. Г. Буртина, подготовка текста, комментарии В. А. и О. А. Твардовских; Т. 2: 1967-1970 / Подготовка текста, комментарии, указатель имен В. А. и О. А. Твардовских. 656+640 с.

Исторический экскурс предпринят для того, чтобы в конце концов согласиться – логика, по которой подбиралось название для этого двухтомника, понятна. Впрочем, так ли и ясна. Ведь Твардовский был главным редактором журнала дважды – с 1950 по 1954 год, а потом, после перерыва, долгих сомнений насчет того, стоит ли вновь принимать журнал, брать на себя эту обузу, он вернулся на пост главного редактора в 1958 году и пробыл на нем до начала 1970-го (последний номер за его подписью – январский). Немаловажно и то, что книга с подобным названием имеется. Это “Новомирский дневник (1967-1970)” А. Кондратовича, заместителя Твардовского по журналу.

Вряд ли следовало, пусть и не впрямую, противопоставлять такие разные Сочинения, как бы заранее подсказывая мысль – сравнить, выяснить, кто правдивее, кто что скрыл и проч.

Сравнивать ни в коем случае не надо. Попытка обречена на провал. Твардовский хотел написать книгу о “Новом мире”, но так и не написал, А. Кондратович книгу писать не собирался, но, понимая ценность материала, отобрал и прокомментировал собственные дневниковые записи.

Корректно ли сопоставлять неосуществленный замысел и выстроенный по определенному плану вполне законченный труд? Главное же, записи Твардовского разнообразнее по тематике, шире по охвату. Это рабочие тетради поэта, где редакторство и мытарства, связанные с выпуском журнала, занимают место не основное. И это при том, что журнал, с каждым годом становясь все неприемлемее для начальства, непроходимее для цензуры, перерастал интеллигентскую вечную фронду, замешанную на стыдливости: дескать, как там униженный и одураченный бедный наш народ, кто о нем и правду расскажет, если не мы, интеллигенты, с пером, а не с топором в руках, – делался впрямую оппозиционным хотя бы тем, что существовал, как его ни изничтожали.

Впрочем, и с оценкой самого Твардовского, излишне суровой, размышлявшего над исписанными страницами, согласиться трудно: “Не может быть, чтобы помимо этой тетради не было еще главной, всеобъемлющей, ничего не упускающей и все ставящей на место, – той, которая в голове, в беспредельной емкости памяти и неустанности отбора, накопления, прослаивания и т. п. А вдруг, что и нет той “тетради”, а только жалкая эта, где все мельком, кое-как, упрощенно, разрывно, сумбурно и просто мало?” Рабочие тетради ведутся не для потомства, заполнять лист за листом принуждают чувства куда более сильные и простые, нежели тщеславие.

И стройности, благообразности тут искать бессмысленно.

А потому публикаторы вынуждены выбирать: либо давать все подряд, без изъятия, либо что-то отсечь, особенно в расчете на широкую читательскую аудиторию, а не на одних историков и филологов. Здесь пришлось поступиться многочисленными вариантами стихов, записанными вперемешку с увиденным и передуманным. Впрочем, и по оставшимся “стихотворным фрагментам” можно судить о движении мысли автора, понимании им механизма поэтической конструкции.

Другая сложность: где пролегает грань между заслуживающим общественного интереса и тем интимным, куда посторонних допускать не след? Недаром во всей возможной полноте записи эти, печатавшиеся частями в журнале “Знамя” десятилетие назад, публикуются только сейчас. Следовало дождаться, чтобы за редким исключением обо всех фигурантах этого дневника можно было говорить лишь в прошедшем времени. Нет А. Солженицына, В. Некрасова, В. Лакшина. Пора взвешивать “за” и “против”, выясняя место в культурной и общественной жизни того или иного человека.

И тут значение по-денных записей Твардовского неоценимо. Уже и потому, что личность Твардовского отразилась в его рабочих тетрадях с максимальной полнотой, здесь она куда сложнее и куда своеобразнее, даже чем в стихах и поэмах, затверженных наизусть еще с голоса учителя.

Вместе с публикациями записей за 1931-1935 (Литературное наследство. М., 1983. Т. 93), 1941-1945 (сборник “Я в свою ходил атаку…”. М.: Вагриус, 2005), 1953-1960 годы (Знамя.

1989. № 7-9) эта публикация является важным дополнением к шеститомнику Твардовского (М.: Художественная литература, 1976-1983). Причем и подготовлена она, и прокомментирована вполне академично. То, что творческим наследием Твардовского занималась сначала вдова поэта М. И. Твардовская, а теперь дочери, и уровень изданий отнюдь не любительский, представляется справедливым, пусть справедливость и запоздавшая.

Стоит также добавить, что издательство “ПРОЗАиК”, как бы ни сложилась его дела на книжном рынке, выходом этого двухтомника оправдало свое существование.