Творчество Владимира Маяковского до сих пор вызывает много споров. Будут ли грядущие поколения читать Маяковского или не будут? Настоящий он поэт или нет? Искренне ли он писал о Ленине или наводил “хрестоматийный глянец”?
Наверное, каждый, кто знаком с поэзией этого страстного человека, тонкого лирика и при этом “грубого гунна”, нашел для себя ответы на интересующие его вопросы. Бесспорно только одно: это талантливый человек, а его имя – одно из ярчайших имен в литературе ХХ века.
Современники Владимира Маяковского Борис Пастернак и Николай Асеев считали, что Лирический герой его ранней лирики похож на подростка. Можно соглашаться или нет, но именно жажда впечатлений, стремление к самовыражению, бескомпромиссность, некий нигилизм и стремление бросить вызов окружающей серой действительности сближают героя с любым, даже современным, подростком. К тому же герой готов все отдать “за одно только слово, ласковое, человечье”, отсюда – тоска, мечта, но и некоторая озлобленность.
Именно жажда преображения и вызов звучат в одном из ранних произведений – стихотворении 1913 года “А вы могли бы?” , об анализе которого и пойдет речь далее. Уже само название – дерзкий вызов. Кому? Взрослым, привыкшим к обыденности окружающего мира? Литераторам, пишущим о вечном?
А может, географам, которые еще не все открыли на земном шаре. Ведь начинается стихотворение удивительными строчками:
Я сразу смазал карту будня, плеснувши краску из стакана…
О какой карте идет речь? Конечно же, о географической! Именно пятно краски, появившееся на карте, дает возможность представить, как появляется новое государство, в котором возникает абсолютно другая реальность.
Там на блюде студня можно увидеть “косые скулы океана” , а “на чешуе жестяной рыбы” можно прочесть “зовы новых губ” . Только человек с романтическим мировосприятием может все это заметить и облечь в словесную форму.
Но подобное стремление создавать другую реальность, наверное, больше свойственно ребенку. Герой же, скорее, стремится имеющуюся реальность подстроить под себя. Не случайно он говорит: “Я сразу смазал карту будня…” , то есть изменил окружающую действительность.
Слово “будни” имеет форму только множественного числа. Использование же автором стихотворения формы единственного числа – “будня” – подчеркивает, что такая картина может возникнуть в восприятии героя только однажды, только сегодня. Наступит другой “будень” – и появится совершенно новая картина мира.
Удивительно и то, что в эту игру герой пытается вовлечь окружающих. Без всякого пренебрежения, а скорее, с задором, возникающим тогда, когда идет соревнование, герой восклицает:
А вы ноктюрн сыграть могли бы на флейте водосточных труб?
Дескать, а вам слабо? Слабо сделать то, чего еще не приходилось делать в своей жизни? Слабо на миг забыть о том, что ты взрослый серьезный человек?
Конечно, каждый читатель воспринимает это призыв по-своему? Но любой хоть на миг испытает чувство, которое переживает участник соревнования. Стремление сделать что-то такое, чего еще никому не удавалось сделать.
Многие критики отмечали, что в ранней лирике Маяковского его метафоры необычны, их трудно представить. Действительно, если метафора основана на переносном значении по сходству, то у Маяковского, скорее, сходства вообще нет. Ведь только он смог увидеть “в чешуе жестяной рыбы зовы новых губ” , а в верхнем слое жира на блюде студня “косые скулы океана” . Такое видение мира частично можно объяснить близостью к Футуризму, который искал новые способы и формы самовыражения.
Однако Борис Пастернак писал: “Это была поэзия мастерски вылепленная, горделивая, демократическая и в то же время безмерно обреченная, гибнущая, почти зовущая на помощь”.
С этими словами трудно не согласиться: уже через год появятся стихотворения “Адище города”, “Нате!”, “Вам!”, в которых герой будет страдать от непонимания окружающих. Но это будет позже. А вот это раннее стихотворение “А вы могли бы?” оставляет у каждого ценителя поэзии очень светлое романтическое чувство.