Анализ стихотворения Бальмонта “В безбрежности”

Землю целую и неустанно, ненасытно люби, всех люби, ищи восторга и исступления сего. Ф. М. Достоевский. Этот эпиграф к своему стихотворению “В безбрежности” поэт взял далеко не случайно.

Значит, разговор пойдет о сверхлюбви, в понимании житейской и настоящей любви, восторженного поэта: Я мечтою ловил уходящие тени, Уходящие тени погасавшего дня, Я на башню всходил, и дрожали ступени, И дрожали ступени под ногой у меня.

Как истинный символист, Бальмонт строит форму на символах, создавая гиперболический образ героя. “Тени” – это прошлое, которое выступает по воле поэта в роли будущего. В поэзии, оказывается, это возможно. И чем выше я шел, тем сильнее рисовались, Тем ясней рисовались очертанья вдали, И какие-то звуки вдали раздавались,

Вокруг меня раздавались от Небес и Земли. Рефреном идущие слова – “рисовались”, “вдали”, “раздавались” – создают двойной эффект действия: музыку и ритм движения. Это подтверждает пристрастное отношение Бальмонта – символиста к звуку и музыкальности стиха. Есть третья особенность, достигаемая рефреном: близкое становится далеким, а далекое близки, и в постоянном чередовании пространств – гармония. Поэтому не страшно отдаляться от чего-то дорогого сердцу, потому что впереди – мир еще прекраснее высвечивает это же самое, оставшееся вовсе не в прошлом пространстве…

Чем я выше всходил, тем светлее сверкали, Тем светлее сверкали выси дремлющих гор, И сияньем прощальным как будто ласкали,

Словно нежно ласкали отуманенный взор. Повинуясь новым ощущениям и принимая их как откровение, поэт, а вернее – лирический герой делает еще одно открытие: все встречное и вызывающее в его душе восторг одновременно и прощается с ним. Восторг встречи и грусть прощанья сливаются в божественное чувство блаженства со слезами на глазах. Это высшее состояние человеческого духа, но до следующего шага ввысь…

И внизу подо мною уже ночь наступила, Уже ночь наступила для уснувшей Земли, Для меня же блистало дневное светило, Огневое светило догорало вдали. Лирический герой переводит дух и в этот момент оценивает реальное свое положение в мире.

Куда он зашел? Первое сомнение вкралось в душу, потеснив восторг новизны. А зашел он туда, где уже нет его Оберега – Земли, нет рядом Бога – Нового, нет вечного приюта душе человека. Замешательство усиливает момент догорания солнца, исчезает и последних между Богом и Землей. Я узнал, как ловить уходящие тени,

Уходящие тени потускневшего дня, И все выше я шел, и дрожали ступени, И дрожали ступени под ногой у меня.

Лирический герой начинает оправдывать целесообразность восхождения. Как бы ни было, он узнал, прикоснулся к тайне высшей любви, ко всему сущему, но он опередил события. Тени уже обгоняют его, те самые, которые несколько мгновений назад он научился “ловить”. Но лирическому герою не хочется возвращаться в исходную точку, хотя он уже в этом не волен.

Ему осталось только сохранять позу, что он и делает: имитирует движение вверх. Но это – самообман. Это уже – память о чудных мгновениях. И снова, чтобы войти в состояние блаженства, надо, как советует Достоевский, целовать землю, всех любить.

Таков лирический герой Бальмонта в им же созданном мире. Он не может смириться с тем, что восторг зависит от необъятности мирового пространства, и этим приближает новые и новые открытия для человеческой души. Бальмонту суждено было стать одним из значительных представителей нового символического искусства в России. Однако у него была своя позиция понимания символизма как поэзии, которая, помимо конкретного смысла, имеет содержание скрытое, выражаемое с помощью намеков, настроения, музыкального звучания.

Из всех символистов Бальмонт наиболее последовательно разрабатывал импрессионизм – поэзию впечатлений.