Анализ стихотворения И. А. Бунина “Последний шмель”

Тема жизни и смерти неизбежно занимает немалое место в творчестве любого поэта или писателя. Человек, способный иначе воспринимать мир и изображать его словами, рано или поздно приходит к осознанию (или к необходимости осознания) смысла своего существования и вообще человеческой жизни.

Тему человека и природы, их единения также затрагивает каждый поэт, поскольку, обладая даром свыше, он стремится к гармонии с природой и пытается найти причины отдаления от нее человека.

Обе эти темы нашли свое выражение в стихотворении И. А. Бунина “Последний шмель”. Его название говорит само за себя. Шмель – насекомое, это олицетворение природы, движения, жизни.

Словосочетание “последний шмель” уже настраивает на восприятие стихотворения, посвященного чему-то, пока еще неуловимо печальному.

Несмотря на то, что все эти строфы стихотворения связаны одной темой и образным рядом, в нем можно выделить три части (согласно делению на строфы).

Первая часть знакомит нас с миром человека, от лица которого ведется повествование, и миром природы, представленным шмелем. Кажется, эти два мира изначально разделены: человек находится в своем “жилье человечьем” (использованная инверсия еще более обращает на это внимание), шмель же туда только “залетает”. Однако неслучайно употребленные глаголы несовершенного вида “залетаешь, тоскуешь” говорят о том, что эти действия происходили не единожды, а время от времени, то есть мир человека все-таки не отделяется от мира природы.

Между человеком и шмелем существует взаимопонимание, общение на равных (“тоскуешь со мной”); шмель разделяет человеческую тоску. Причем человек описывает его весьма уважительно, можно сказать, “по-царски”: “черный”, “бархатный”, “золотое оплечье” – эти глубокие, густые по звучанию и благородные, возвышенные по содержанию эпитеты как бы поднимают образ шмеля из ранга простого насекомого в ранг собеседника, единомышленника человека. Но несмотря на это появление шмеля, которое ощущается нами и фонетически, благодаря аллитерации – сочетанию звуков “ч”, “ш”, “з”, “щ” – и ассонансу – сочетанию глубоких, гудящих, округлых звуков “о”, “у”, – вызывает в душе человека печальные мысли и чувства (хотя нам пока неизвестно, какие именно): шмель называется “заунывно” гудящим, хотя и “певучей струной”. Видимо, мысль, внушаемая человеку видом шмеля, появилась бы и сама по себе, но она доставляет ему душевную боль, поэтому и певучее гудение шмеля кажется ему заунывным. Что это за мысль, мы узнаем в следующей части стихотворения.

Во второй строфе постоянной становится тема смерти. Теперь уже автор прямо говорит о последних днях, и хотя здравый смысл подсказывает, что последние дни шмеля – это всего лишь последние дни лета, близость конца для шмеля напоминает человеку о скоротечности его собственной жизни. “За окном свет и зной”, природа еще прекрасна и пытается сохранить свою увядающую прелесть, но человек, в отличие от шмеля, понимает, что эти блаженные, безмятежные, яркие дни – всего лишь затишье перед бурей, последние дни перед смертью. Поэтому человек ограничивает себя стенами своего жилья от этого прекрасного мира и видит его только через окно (подчеркнуто “яркие подоконники” являют собой зрительную границу между двумя мирами, а шмель является как бы связующей нитью, посланником из одного мира в другой).

В первых двух строках автор как нельзя более насыщенно и красочно нарисовал мир умирающей, но еще прекрасной природы, а в середине второй строки резко отделил это описание внутренней рифмой ( Ярки – Жарки ) и завершил строку роковым: “последние дни”. После этого исход становится совершенно ясным, и мы (вместе с человеком) понимаем, что впереди у природы (а значит, и шмеля) неизбежная смерть. Поэтому человек заставляет его вернуться на волю, он говорит ему: “полетай, погуди”, – но это повелительное наклонение, несколько возвышая человека над шмелем, пока еще носит не приказной, а наставительный характер. Сочувствуя шмелю, человек сожалеет о его неспособности осмыслить факт своей скорой кончины и прочит ему гибель, заменяя слово “умри” эвфемизмом “усни”. Причем смертным одром шмелю человек называет красную подушечку в “засохшей татарке”.

Этот красный цвет является достойным обрамлением для упомянутых ранее черного и золотого цветов. Такая цветовая гамма неслучайна: автор обращает внимание на то, что шмелю уготована прямо-таки царская кончина.

Но в третьей части стихотворения словами “Не дано тебе знать…” человек подчеркивает свое превосходство над шмелем, не знающим “человеческой думы” о скоротечности жизни (о которой напоминает также фраза “давно опустели поля”). Происходит окончательное разделение двух миров. Ощущая свою значимость, человек еще более возвышает себя над шмелем, предсказывая ему скорое забвение. Тот, кто умер на царском ложе, скоро будет снесен угрюмым, безжалостным и равнодушным ветром (аллегория времени) в бурьян (иначе говоря, канет в Лету). Смерть неизбежна, но еще страшнее смерти – забвение.

В этой строфе происходит явное обобщение, под судьбой шмеля подразумевается судьба всякого живого существа, в том числе и человека. Мысль о том, что его ждет подобная участь, и тяготила человека в самом начале, поэтому гудение шмеля и казалось ему заунывным.

Как мы уже видели, стихотворение построено из трех катренов, написано перекрестной рифмой, четырехстопным анапестом. Однако заметим, что первая и третья строки каждой строфы имеют на один безударный слог больше, а вторая и четвертая заканчиваются ударным слогом. Это придает каждой строфе большую законченность.

Написанное анапестом, стихотворение по своей ритмической организации является достаточно размеренным (но не настолько, чтобы, подобно ямбу, напоминать марш или детскую считалку). Такой ритм придает стихотворению характер беседы, помогает прочувствовать внутренний мир автора, проникнуться его переживаниями, большее внимание обращает не на форму стихотворения, а на его содержание. Заметим, что в первой строке первого четверостишия на месте первого безударного слога находится ударный (“черный”), что делает акцент на обращении к шмелю, а не просто на его описании.

Вторая и четвертая строки каждой строфы имеют точные богатые рифмы ( Струной – со мной; поля – шмеля ). Однако первая и третья строки имеют точные рифмы только в первой строфе ( Оплечье – человечье ), в остальных же двух – неточные ( Думы – угрюмый ). Это помогает создать большую эмоциональную напряженность, однако точность рифм второй и четвертой строк сохраняет при этом общую размеренность ритма. В общем же, стихотворение имеет вид неспешной, но не безэмоциональной беседы.

Человек осознает неизбежность смерти шмеля, как и своей собственной. Умереть через несколько дней или десятилетий – не все ли равно, если за смертью последует забвение? И хотя за каждой зимой приходит весна, а значит, возрождение, И. А. Бунин не дает шмелю этой возможности, он считает, что у шмеля нет будущего (об этом говорит то, что стихотворение завершается не многоточием, обещающим некое продолжение, а восклицательным знаком, ставящим все точки над i). Однако автор не придает этому большого трагизма.

Мертвый шмель все же остается золотым и, даже будучи унесенным в бурьян, не теряет своей царской красоты. На мой взгляд, подчеркивая это, И. А. Бунин снова выходил за рамки описания судьбы шмеля и переходил к судьбе человеческой. Смерть ждет каждого из нас, с ней нельзя бороться. Забвение же не властно над гением.

Пушкин и Толстой, Чехов и Бунин… – эти и многие другие имена никогда не будут забыты. Но и мы можем попытаться победить забвение, потому что все наши деяния – “черные” и “золотые” – останутся с нами. Каждый должен выбрать, кем он станет – черной букашкой, растворившейся в бурьяне, или сухим золотым шмелем, унесенным временем в бурьян забвения, но не исчезнувшим в нем.

И, быть может, когда-нибудь этот маленький золотой огонек в пучине будет кем-то замечен. Тогда-то можно будет сказать, что забвение побеждено.

Думаю, и об этом хотел сказать нам И. А. Бунин в своем стихотворении “Последний шмель”.