Анализ стихотворения “На розвальнях, уложенных соломой…”

Стихотворение написано Осипом Эмильевичем в 1916 году во время визита в Москву. Мандельштам уже был знаком с Мариной Цветаевой, которая посвятила ему цикл стихов. Это стихотворение считается своеобразным “ответом” Марине, в которую поэт был влюблен. Отношение поэта к Москве неоднократно менялось.

Поэт раньше описывал “красивую Москву”, теперь же его отношение к городу стало небрежным, чуточку презрительным: “Мы ехали огромною Москвой”. “Мы” – это сам поэт и его “спутница” Марина Цветаева. Но строка “От Воробьевых гор до церковки знакомой” также передает и сохранившиеся чувства к Москве и к Цветаевой, ведь “церковка” (Иверская часовня в Китай-городе) упоминалась в одном из стихотворений, посвященных Мандельштаму, в которых Марина “дарила” Москву поэту. Тем не менее, влюбленность в Цветаеву не имеет связи с темой стихотворения, Мандельштам лишь намекает ей на их разговоры и дискуссии. Тема же “рока” (“рогожей роковой”) станет определяющей в жизни обоих. Следующая строфа переносит нас в Углич, намекая на Смутное время на Руси и убийство царевича Дмитрия. “И пахнет хлеб, оставленный в печи” – ассоциация с горением, сожжением, скорее всего, старообрядцев, но возможно и с сожжением Лжедмитрия. “По улицам меня везут без шапки” – отождествление себя с царевичем Дмитрием, либо же с самозванцем.

Но эту тему начала еще Марина Цветаева, которая в стихотворении связывала себя с Мариной Мнишек, а Мандельштама с Лжедмитрием. Лирического героя везут насильно, он скован (“связанные руки затекли”, “без шапки”), под пристальными взглядами толпы, на что указывает оставленный в печах хлеб. “Три свечи” – символ одновременно и божественного начала, и посмертных почестей, и жертвы истории. Опять же, это отсылка к стихотворению Цветаевой, а позже Цветаева еще раз обратится к этому образу, почти сразу после стихотворения Мандельштама. Третья строфа является ключевой, центральной из пяти. Она и заключает в себе главную идею стихотворения: Москва – третий Рим.

Но автор не утверждает этого, а лишь дает повод для размышлений, противореча самому себе, из-за чего возникает двойственность: “три свечи” во второй строфе, а в третьей это уже “Не три свечи горели, а три встречи”. Эти “три встречи” – три Рима. Теперь автор, пытаясь понять свое мировоззрение, как бы спорит сам с собой: Рима три, благословлен из них один, причем это не первый Рим (“И никогда он Рима не любил”), а ко второму и третьему автор сам имеет странное отношение, так как формально принадлежал к православию, но его взгляды часто обращались к католичеству, настоящему Риму, а не Константинополю и Москве.

Какую же столицу благословили: Константинополь или Москву? Скорее всего, Константинополь, так как Мандельштам знал о легендарном основании города, после того, как у императора был сон о нем. Москву же благословили цари, не Бог.

Но что точно и конкретно утверждает нам Мандельштам, почти от лица Бога: “Четвертой не бывать”. Рассматривая под таким углом завершающую строку, можно понять и о личном отношении Мандельштама к Москве, всегда любившему Петербург. В четвертой строфе действие переносится обратно в Москву, продолжается езда на санях – мотив движения в пространстве и времени, “черные ухабы” – пятна истории, ее загадки. “Возвращался с гульбища народ” – под гульбищем автор может иметь ввиду место казни самозванца или же само ужасное зрелище, но никак не праздник и народные гулянья. “Худые мужики и злые бабы…” – образы уже современной Москвы, где в отличие от Петербурга, швейцары при элитных заведениях и домах были одеты не по моде, а по-крестьянски, так как сами были из подмосковных деревень. Пятая строка очень символична, но символы и образы в ней перекрещиваются. Сначала появляется образ смерти “Сырая даль от птичьих стай чернела”, ведь черные птицы – вороны, всегда ассоциируются со смертью и гнилью.

Но в следующей строчке все не так: “И связанные руки затекли”. Это значит, что лирический герой еще жив. В таком случае, стаи птиц лишь предвестники смерти. “Царевича везут, немеет страшно тело” – опять намек на смерть, но непонятно, “царевич” еще в агонии или уже мертв. Образ царевича же многогранен: то ли это Лжедмитрий, то ли царевич Алексей, которого убили по приказу Петра.

Тем не менее, автор отождествляет себя (лирического героя) с ним. Но наводку на то, что это именно Лжедмитрий (Гришка Отрепьев), дает слово “рыжую”, так как он был рыжим. Но рыжий также и цвет огня, а Лжедмитрий не был сожжен, что не дает нам полной ясности. В заключение, хочу сказать, что стихотворение очень многопланово и необычно по тематике и структуре. Ключевая тема – Третий Рим, но лирический герой относится к Смуте, место действие может быть как средневековая Русь времен Смуты, так и Москва 1916 года, когда писалось стихотворение.

Стихотворение считается посвященным Цветаевым и отвечающим на ее посвящения Мандельштаму, но в стихотворении Мандельштам отвергает и “переворачивает” “подаренную” ему Москву жестокостями Смуты и благословением Византии.