Анализ стихотворения “Юбилейное”

В своих шумных литературных манифестах футуристы, и в их числе В. Маяковский, призывали сбросить русскую классику “с парохода современности”, они заявляли о необходимости отказаться от классического наследия и создавать новое искусство, искусство будущего. Маяковский в ряде теоретических высказываний и стихотворений (например, “Той стороне”, “Радоваться рано”) призывал “атаковать” Пушкина и прочих “генералов” русской классической литературы. Однако известны его признания, что он читает Пушкина по ночам и потому его ругает, что, может быть, очень сильно любит.

Современники вспоминают, что Маяковский ценил и любил Пушкина, знал и читал наизусть чуть ли не всего “Евгения Онегина” (особенно любил строки, которые он приводит в “Юбилейном”: “Я знаю жребий мой измерен, но чтоб продлилась жизнь моя, я утром должен быть уверен, что с вами днем увижусь я…”). И поэтому такое стихотворение, как “Юбилейное”, в его творчестве не случайно. Духовное родство с Пушкиным, пушкинская интонация ощутимы во многих произведениях Маяковского, но особенно отчетливо проявилось это в “Юбилейном”.

Используя в общем-то случайное совпадение – после смерти Маяковского книги двух поэтов окажутся на книжных полках почти что рядом (“Вы на Пе, а я на эМ…”), – Маяковский создает неожиданный, многоплановый образ, в котором бытовой факт переведен в план философских раздумий о сущности поэтического творчества, о новаторстве и традиции в искусстве. В числе своих литературных предшественников поэт называет в первую очередь Пушкина и Некрасова. Он обращается к Пушкину с признанием:

Может, я один действительно жалею, что сегодня нету вас в живых…

Но Маяковскому дорог именно живой, а не хрестоматийный Пушкин:

Я люблю вас, но живого, а не мумию.

Его бунтарство близко Маяковскому:

Вы, по-моему, при жизни – думаю – тоже бушевали. Африканец!

Оба поэта прокладывали нехоженые пути в искусстве, их творчество – принципиально новый этап в развитии поэзии.

Вслед за Пушкиным Маяковский утверждает искусство, способное “глаголом жечь сердца людей”, истинно новое по форме и содержанию, языку (“речи точной и нагой”). И только такой подход к творчеству дает поэту право на бессмертие:

У меня, да и у вас, в запасе вечность.

Личное и общественное, как всегда у Маяковского, тесно переплетаются в этом стихотворении. И именно с Пушкиным делится он самым сокровенным:

Было всякое: и под окном стояние, письма, тряски нервное желе. Вот когда и горевать не в состоянии – это, Александр Сергеич, много тяжелей…

Маяковский как бы исповедуется великому предшественнику и посвящает его в самые свои заветные желания и помыслы, размышляет с ним о сиюминутном и вечном; ведь часто “большое понимаешь через ерунду”.

Порой в стихах звучат шутливые, юмористические интонации, иногда намеренно используются прозаизмы, но все это создает атмосферу непринужденности, раскованности и нисколько не снижает образ Пушкина, а только приближает его к читателю. Чеканная концовка стихотворения подчеркивает живое, человечески теплое восприятие пушкинского наследия:

Ненавижу всяческую мертвечину! Обожаю всяческую жизнь!

Предельно искренний, исповедальный характер разговора с Пушкиным показывает истинное отношение Маяковского к русскому гению. Это программное стихотворение – своеобразная декларация любви и уважения к Пушкину и в целом к классическому наследию.