Баллады Жуковского
I. “Людмила”, “Ленора”, “Светлана”
Создавая жанр баллады в русской литературе (хотя баллады писались и до него, в частности Михаилом Муравьевым, Карамзиным), Жуковский не стремился к изобретению оригинальных “отечественных” сюжетов. Из более чем тридцати написанных им баллад лишь несколько имеют фабулу, придуманную самим поэтом: “Ахилл”, “Эолова арфа”, “Двенадцать спящих дев” (и то в целом сюжет стихотворения представляет собой переработку прозаического романа предромантика Х. Г. Шписса “Двенадцать спящих девушек, история о привидениях”), “Узник”, отчасти “Светлана”, если не учитывать ее внутренней зависимости от “Леноры” Бюргера. Остальные – переводы из Гете, Шиллера, Саути, Уланда и других. Но как раз среди этих переводов – подлинные шедевры русской лирики: “Рыбак”, “Лесной царь”, “Торжество победителей”, “Кубок”, “Жалобы Цереры” – баллады, представляющиеся читателю наиболее самостоятельными, наиболее выражающими дух поэзии Жуковского.
Для того чтобы понять, почему так произошло, достаточно обратиться к статье поэта “О переводах вообще, и в особенности о переводах стихов” (“Вестник Европы”, 1810).
Уже первое правило переводчика, которое выдвигает Жуковский, звучит парадоксально: “…излишнюю верность почитаю излишнею неверностью”. Дальше он расшифрует: “Переводчика можно сравнить с должником, который обязывается заплатить если не тою же монетою, то по крайней мере ту же сумму”. Иногда представляется, что Жуковский возвращал взятое взаймы с процентами. “…Никогда не должно сравнивать стихов переводчика со стихами, соответствующими им в подлиннике: о достоинствах перевода надлежит судить по главному действию целого”. Последнее фактически означало подлинную оригинальность его стихов, поскольку любое произведение, воздействующее на нас в своей целостности, воспроизводит одну и ту же модель – модель прорыва, радости видения, открытия. И совершенно неважно, что позволило автору этот прорыв осуществить: жизненное наблюдение по поводу изменений в природе, опыт любовной неудачи или же глубинное понимание чужого текста как “своего”, то есть как свидетельства твоей экзистенциальной ситуации.
Потому что если в этом мире что-то и происходит, то всегда, Когда происходит, происходит с тобой. Событие по-настоящему совершается лишь тогда, когда становится со-бытием. И вот это событие присутствует во всех балладах Жуковского, делая их произведениями не только лирическими, но и автобиографическими в широком смысле этого слова.
Известно, какое влияние на судьбу поэта имела его любовь к племяннице – Машеньке Протасовой, любовь хотя и взаимная, но безнадежная. Маша вынуждена была выйти замуж за профессора медицины И. Ф. Мойера и переехать в Дерпт. И хотя муж ее боготворил, а Жуковский остался самым преданным другом семьи Мойеров, молодая женщина не чувствовала себя счастливой. В начале 1822 года Жуковский навещает ее, Машенька рада ему несказанно.
Пишет подруге: “Ах, я люблю его без памяти и в минуту свидания чувствовала силу любви этой святой, которую ни за какие сокровища света отдать бы не могла”. Через год, в феврале 1823 года, Жуковский вместе с сестрой Маши – Александрой Воейковой снова едет в Дерпт. Он прожил рядом со своей любимой до 10 марта – и это была их последняя встреча.
Маша ждала второго ребенка. Через неделю после отъезда Жуковского у нее начались роды. Младенец родился мертвым, вскоре скончалась и она.
Сраженный страшным известием, поэт прискачет в Дерпт на следующий день после похорон. А 19 марта появится стихотворение:
Ты предо мною Стояла тихо. Твой взор унылый Был полон чувства. Он мне напомнил
О милом прошлом… Он был последний На здешнем свете.
Ты удалилась, Как тихий ангел; Твоя могила, Как рай, спокойна!
Там все земные Воспоминанья, Там все святые
О небе мысли.
Звезды небес, Тихая ночь!..
В том состоянии, в котором находился Жуковский, иные сходили с ума. Но это был человек какого-то невероятного смирения и мужества. Вот что он писал Кюхельбекеру в конце того же страшного для него 1823 года: “Любезный Кюхельбекер!.. Ваше письмо очень грустно и мрачно, и расположение ваше заставляет невольно о вас беспокоиться. Те мысли, которыми вы наполнены, весьма свойственны человеку с чувством и воображением; но вы любите питать их – я этого не оправдываю!
Такого рода расположение недостойно человека. По какому праву браните вы жизнь и почитаете себе позволенным с нею расстаться! Этому нет никакого другого имени, кроме унизительного: Сумасшествия!
Вы можете быть деятельны с пользою, а вы бросаетесь в область теней и с какой-то гордостью смотрите оттуда на существенное, могущее для вас быть прекрасным. Составьте себе характер, составьте себе твердые правила, понятия ясные; если вы несчастны, боритесь твердо с несчастьем, не падайте – вот в чем достоинство человека! Сделать из себя кусок мертвечины… весьма легко… оригинальности же нет в этом никакой…”
Жуковский всю жизнь кого-то терял. В самой ранней юности близкого друга – Андрея Тургенева, затем любимую женщину, в зрелые годы великого своего ученика – Александра Сергеевича Пушкина. Тема утраты дорогих сердцу людей стала одной из основных в его творчестве.
А она привела к пониманию противоречивой, трагической природы человеческого счастья, к пониманию подлинного назначения любви.
Первой балладой, которую Жуковский закончил 14 апреля 1808 года, была “Людмила”, имеющая характерный, почти вызывающий подзаголовок: “Русская баллада”. В недалеком будущем по поводу этой Русскости разгорится ожесточенная полемика в печати, но пока нас будет интересовать не она, а те специфические черты лирики Жуковского, которые превратили немецкую “Ленору” в нашу “Людмилу”. И тут, к счастью, мы располагаем другим переводом самого Жуковского, выполненным в 1831 году, как бы специально для того, чтобы продемонстрировать умение создавать не только вольные переложения иноязычных авторов, но и произведения, близкие к оригиналу.
И размер в “Леноре” – бюргеровский, ямбический (нечетные строки – четырехстопный ямб, четные – трехстопный), и детали более зримые, поданные живописно-описательно, и прикрепления к действительности более точные. Так, суженый Леноры сражается в армии прусского короля Фридриха, а война идет с австрийской императрицей Марией Терезией.
В “Людмиле” ничего этого нет. События происходят как бы в мире вообще, неизвестно где, без определенного прикрепления:
Пыль туманит отдаленье; Светит ратных ополченье;
Топот, ржание коней; Трубный треск
(2 votes, average: 4.00 out of 5)Твір на тему: Баллады Жуковского
Баллады Жуковского