Достоевский – гениальный читатель

В прошлом номере мы рассказали о новых лауреатах литературной Премии Александра Солженицына – А. А. Зализняке и С. Г. Бочарове. Там же был представлен труд Андрея Анатольевича Зализняка – исследование “”Слово о полку Игореве”: Взгляд лингвиста”.

Сегодня у нас в гостях Сергей Георгиевич БОЧАРОВ, выдающийся литературовед, обладающий неповторимым аналитическим инструментарием, в котором неразрывно едины научная определенность и четкость, художественная красота изложения, словесная гармония как значения, так и звучания.

Давний и всегда желанный автор “Литературы”, Сергей Георгиевич любезно откликнулся на нашу просьбу и предложил свою новую статью.

Это не только увлекательнейшее профессиональное чтение, но и блистательный пример умения открывать новое в знакомом. Научиться этому очень сложно, но поучиться вполне под силу.

Это слово о Достоевском как гениальном читателе было сказано замечательным русским филологом, работавшим в эмиграции, в Праге, Альфредом Бемом.

Там, в Праге, он в 1933 году напечатал статью с таким названием – “Достоевский – гениальный читатель” Несколько слов в пояснение избранного начертания фамилии: Бем, а не Бем. Вероятно, с учетом немецкого ее происхождения, правильнее было бы все же писать и произносить Бем, но, по свидетельству С. Г. Бочарова, даже в Чехии, где жил ученый, его фамилия звучит как Бем. – Ред.

Федору Достоевскому 23 года, и 24 марта 1845 он шлет письмо брату Михаилу (с ним он будет потом издавать журнал “Время”). “Бедные люди” уже почти написаны, но еще никому не известны, гениальный писатель еще никому не известен, а гениальный читатель уже рассказывает о себе. Он пишет брату: “Ты, может быть, хочешь знать, чем я занимаюсь, когда не пишу, – читаю. Я страшно читаю, и чтение странно действует на меня.

Что-нибудь, давно перечитанное, прочитаю вновь и как будто напрягусь новыми силами, вникаю во все, отчетливо понимаю, и сам извлекаю умение создавать”.

Он Страшно читает – это сильное слово передает температуру того состояния, в котором он находится и в котором чтение и “создание”, творчество смешиваются и почти совпадают, переходят одно в другое. Он читает как аналитик, почти как литературный критик (“вникаю во все, отчетливо понимаю”), и в чтении напрягается новыми силами и – главное – извлекает умение создавать. Страшное чтение описано здесь как необходимое творцу возбуждение – и такова его декларация на всю жизнь.

Эта-то беспримерная литературная возбудимость писателя Достоевского и будет названа его свойством гениального читателя. А в романе, который уже почти написан, в первом его романе, чтение становится центральным событием и основной интригой в литературном дебюте нового автора.

Все это помнят: автор “Бедных людей” заставляет своего героя, бедного чиновника, пережить не совсем ему привычные состояния. Автор заставляет героя прочитать подряд повесть Пушкина и гоголевскую “Шинель” и подробно высказаться о своих читательских впечатлениях. Автор ставит литературный эксперимент: он приобщает бедного героя к высокой литературе и делает это в собственных авторских целях. “Шинель”, в отличие от Пушкина, вызывает у Макара Девушкина человеческий протест – и это нужно писателю Достоевскому. Девушкин – примитивный читатель, и он читает повесть Гоголя не как художественное произведение, а как прямой репортаж о его собственной бедной жизни, которую “подсмотрели” и тем его оскорбили.

Но этого примитивного читателя можно также назвать экзистенциальным читателем, который узнает себя в прочитанном и переживает это прочитанное всем своим человеческим существом. И вот с помощью этого примитивного читателя и сквозь его своеобразную литературную критику снизу на своем высшем уровне читает тот же материал гениальный читатель Достоевский – и полемически также он от “Шинели” отталкивается. Так с помощью примитивного читателя-героя гениальный читатель-автор занимает свое место в высшем литературном ряду, за Пушкиным и Гоголем.

Так на своем пути, который здесь начинается, ситуация чтения становится для художника Достоевского первым шагом.

Достоевский быстро и далеко уйдет от “Бедных людей”, и так открыто это событие чтения как основное действие и глубочайшее переживание больше у него нигде не повторится. Но Достоевский-читатель в Достоевском-художнике продолжает присутствовать непрерывно. В нем присутствует и непрерывно работает накопленная литературная память, интенсивность и мощь которой позволяет в нашей литературе сравнить с Достоевским одного только Пушкина.

По насыщенности их творческих текстов литературной памятью только двоих их можно поставить рядом. За Достоевским этого долго не замечали – и вообще художника Достоевского долго не замечали, его подавлял Достоевский – творец идей, сыгравший в истории русской мысли роль “некоторого центра нашей философии”, как сказал недавно о нем один из наших лучших филологов и философов в одном лице, сегодня уже покойный Сергей Аверинцев