Центром романа Лермонтова “Герой нашего времени” является повесть “Княжна Мери”. Эта повесть захватывает самый большой временной отрезок жизни Печорина. Дуэль помогает читателю лучше понять главного героя.
Изначально в романе существует противопоставление Грушницкого и Печорина. В первом отображен тип романтика, ставшего таковым по велению моды, а не души. Это тот вид романтизма, который нравится “романтическим провинциалкам до безумия”, который только “драпируется” в “необыкновенные” чувства. Грушницкий, по сути, не живет, а только играет в жизнь. Весь его образ характеризуется неестественностью и напускными чувствами.
Его попытка прикрыть внутреннюю пустоту полностью проваливается в сцене дуэли. Для Печорина дуэль имеет важнейшее значение. Он готов сделать свой выбор между жизнью и смертью. Размышления главного героя в ночь перед поединком это доказывает: “И, может быть, завтра я умру!…” Печорин делает свой нравственный выбор. Он готов умереть.
Именно поэтому он изменяет правила дуэли, делая их более категоричными. Герой предлагает выбрать место для поединка на площадке на вершине горы, чтобы в случае даже легкого ранения исход был смертелен: “Тот, кто будет ранен, полетит непременно вниз и разобьется вдребезги…” Главный герой предлагает Грушницкому своеобразную игру, ставкой в которой должна стать жизнь. Юнкер сам спровоцировал подобное поведение Печорина, во-первых, своей подлостью, а, во-вторых, своей необдуманной бравадой и вызовом.
Грушницкий ненавидел Печорина, потому, наверное, что чувствовал в нем “силу необъятную”. Он понимал, что как противник непременно будет в проигрыше. Юнкер предлагает Печорину такие правила, по которым сам играть не в состоянии. Именно поэтому в сцене дуэли он ведет себя так трусливо.
Ему не хватает душевных сил ни для того, чтобы признаться в собственной клевете, ни для того, чтобы достойно доиграть роль, которую он выбрал. “Вдруг он опустил дуло пистолета и, побледнев как полотно, повернулся к своему секунданту. “Не могу”, – сказал он глухим голосом. “Трус!” – отвечал капитан”. Обвинять Печорина в убийстве было бы неверно. Он с самого начала был готов на примирение. Он постоянно оставляет Грушницкому лазейку, в которую тот мог бы ускользнуть.
Но в своем глупом чванстве юнкер не способен понять простых вещей, увидеть и оценить благородство Печорина. Он не понимает, что спектакль, разыгранный им, зашел слишком далеко и пора остановиться. “Капитан мигнул Грушницкому, и этот, думая, что я трушу, принял гордый вид, хотя до сей минуты тусклая бледность покрывала его щеки”. Сцену дуэли композиционно можно разделить на две части: ночь перед дуэлью и сама дуэль.
Вторая часть представляет собой не синхронные дневниковые записи героя, а воспоминания об эпизоде, который Печорин пишет в крепости Максим Максимыча. Показателен тот факт, что даже спустя время герой не винит себя в совершенном поступке. Думается, что это происходит оттого, что Печорин, в отличие от Грушницкого, от начала и до конца отдавал отчет в своих действиях. Печорин подготавливал себя к смерти. На это указывает и его иронический тон в разговорах с Вернером: “Отчего вы так печальны, доктор? …Разве вы сто раз не провожали людей на тот свет с величайшим равнодушием?
Вообразите, что у меня желчная горячка; я могу выздороветь, могу и умереть; то и другое в порядке вещей; старайтесь смотреть на меня, как на пациента, одержимого болезнью, вам еще неизвестной, – и тогда ваше любопытство возбудится до высшей степени; вы можете над мною сделать теперь несколько важных физиологических наблюдений…Ожидание насильственной смерти не есть ли уже настоящая болезнь?” Все описание Печориным природы, такое лиричное и трогательное, также напоминает прощание с этим миром, попытку в последний раз захватить взглядом всю красоту и запомнить ее: “Я не помню утра более глубокого и свежего! Солнце едва выказалось из-за зеленых вершин, и слияние первой теплоты его лучей с умирающей прохладой ночи наводило на все чувства какое-то сладкое томление. Я помню – в этот раз, больше чем когда-нибудь прежде, я любил природу.
Как любопытно всматривался я в каждую росинку, трепещущую на широком листке виноградном и отражавшую миллионы радужных лучей! Как жадно взор мой старался проникнуть в дымную даль!” Трактовка образа Печорина не может быть однозначной. Сам автор не оставляет нам полноценного ответа на то, каким образом следует оценивать этот персонаж.
Гениальность романа Лермонтова и состоит в том, что любой человек может найти в нем то, что трогает его. Парадоксальность и двойственность образа главного героя делает его чрезвычайно реалистичным. Сцена дуэли, с одной стороны, помогает нам понять главного героя. Лермонтов широко использует для этого внутренние монологи. С другой стороны, этот эпизод еще больше запутывает читателя, не позволяет вынести категорического суждения в отношении героя.
Вправе ли мы судить человека, признающегося нам: “…я чувствую в душе моей силы необъятные…я увлекся приманками страстей пустых и неблагодарных; из горнила их я вышел тверд и холоден как железо, но утратил навеки пыл благородных стремлений…” А еще раньше: “Я давно уж живу не сердцем, а головою. Я взвешиваю, разбираю свои собственные страсти и поступки со строгим любопытством, но без участия. Во мне два человека: один живет в полном смысле этого слова, другой мыслит и судит его”.
Урок, который преподнес нам Лермонтов, создав образ Печорина, заключается в том, чтобы каждый человек нашел в себе силы заглянуть в свою душу и вглядеться, нет ли в ней печоринских черт.