|  | 

И. Виноградов

<

p>…Выбирая среди многих возможных интерпретаций евангельского сюжета вариант с такой юридически безысходной ситуацией, М. Булгаков выбирает и среди многих возможных Понтиев Пилатов. Он не хочет иметь дело со слепцом и фанатиком, для которого не существует различия между гражданской моралью и нравственностью и для которого государственная правовая позиция представителя римской власти была бы и единственно возможной, собственной, нравственной его позицией в этом деле. М. Булгакова интересует другой уровень сознания – ему важно увидеть, как будет вести себя по отношению к Иешуа человек, для которого следование гражданской морали уже не может быть автоматическим и безусловным нравственным алиби; более того – для которого гражданская моральность уже перестала быть нравственной… Так Михаил Булгаков захлопывает перед своим героем, может быть, самую удобную и надежную лазейку, в которую может спрятаться человеческая совесть от личной ответственности…

Но М. Булгаков ничем не облегчал своему герою решения о казни, ничем не облегчает ему и противоположный выбор. Отпустить этого человека? Человека, который говорил о власти то, что он говорил и что записано не только в донесении Иуды, но и в протоколе прокураторско-го секретаря? “О боги, боги!

Или ты думаешь, что я готов занять твое место?” Такова альтернатива. Она беспощадна и бескомпромиссна. Или Иешуа отправится с другими осужденными на Лысую Гору, или Пилат через какое-то время займет его место. Да пусть даже это и паническое преувеличение – жизнь, карьера, положение, уж во всяком случае, погублены… И Пилат совершает свой выбор.

Приговор утвержден, имена осужденных брошены в ревущую толпу, и кавалерийская ала уже возвращается в грохоте и шуме небывалой грозы, разразившись вдруг над Ершалаимом, с места казни. Казнь свершилась. Так возникает перед нами психологическая ситуация, в которой интересующая М. Булгакова психологическая коллизия нравственного выбора предстает в обнаженной и вместе с тем предельно обостренной форме – беспощадно требовательно и бескомпромиссно. М. Булгаков как бы ставит на своем герое своеобразный и ответственный психологический эксперимент, спрашивая у нас, у себя, у Пилата, у его человеческого “я”: Что же такое человек? Ответствен ли он за свои поступки?

Предопределен ли его нравственный выбор условиями этого выбора или даже самые жестокие обстоятельства не могут служить оправданием безнравственного поступка? И – своим Пилатом, его судьбой, его душевной мукой – М. Булгаков отвечает: Да – ответствен. Потому что человек – это нечто большее, чем совокупность обстоятельств.

И нечто большее, чем просто существование. Его Иешуа, этот удивительный образ обычного, земного, смертного человека, проницательного и наивного, мудрого и простодушного, потому и противостоит как нравственная антитеза своему могущественному и куда более трезво видящему жизнь собеседнику, что никакие силы не могут заставить его изменить добру, и до самого конца, до последнего предсмертного усилия придать своему хриплому голосу убедительность и ласковость, когда он просит палача за другого – “Дай попить ему”, – он не предает избранное и навсегда принятое убеждение, свою истину… Сталкивая своих героев с нечистой силой, М. Булгаков сталкивает их с необыкновенными, невероятными фактами, которым не подыщешь, как ни старайся, никаких обыкновенных объяснений. Иными словами, он ставит их перед совершенно неожиданной, кризисной для их сознания ситуацией, ситуацией, которую экзистенциалист назвал бы “предельной”. И внимательно наблюдает: как отреагируют они на эту ситуацию, какую “экзистенцию” выкажет при этом их человеческое “я”?

Это значит, что перед нами тот же, что и в главах о Понтии Пилате, художественно-психологический “эксперимент”, только с некоторыми иными условиями задачи. Здесь нет непосредственной, очевидной, ясно развернутой альтернативы нравственного выбора. Но зато здесь есть столкновение с такой неожиданной – и к тому же непонятной, пугающей, способной потрясти – ситуацией, которая испытывает человеческую природу не менее основательно, до конца проверяя, способен ли и в чем способен человек быть верным самому себе, есть ли у него какая-то внутренняя опора, которая может позволить ему выстоять в состоянии самого жестокого психологического кризиса, в чем состоит эта опора и чего она стоит. И нельзя не признать, что мысль воспользоваться для такого художественно-психологического эксперимента традиционной нечистой силой – мысль поистине блистательная, богатая, – лучше, пожалуй, и не придумаешь…

Да, это сатира – это настоящая сатира, веселая, дерзкая, забавная, но и куда более глубокая, куда более внутренне серьезная, чем это может показаться на первый взгляд. Это сатира особого рода, не так уж часто встречающаяся, – сатира нравственно-философская. Она пользуется, по видимости, теми же самыми персонажами, что и сатира бытовая или историко-соци-альная, а по остроте злободневной общественной тематики даже и уступает, несомненно, последней. Но ей и не обязательна эта острота – у нее другой угол зрения, свои интересы, и в этом своем она может достигать такой глубины и значительности, какой не имеют иные самые хлесткие и злободневные социальные “обличения”.

М. Булгаков судит своих героев по самому строгому счету – по счету человеческой нравственности. И он не находит здесь даже для самых заскорузлых, “неразвитых” своих персонажей никаких оправданий – он не верит в “невменяемость”, и ничто не снимает для него с человека его ответственности перед собой, его “вины”… Быть верным добру, истине, справедливости – это значит не только не делать зла. Не только не предавать добро, что бы тебе ни грозило.

Быть верным добру – это значит служить ему, творить его, сеять его вокруг – без устали, до предела сил и жизни. Именно в этом прежде всего смысл образа Иешуа, бродячего философа, идущего по земле с проповедью добра и с верой в то, что можно пробудить в людях доброе, добраться до него. Его нравственный стоицизм – стоицизм активный, действенный, неутомимый, недоступный отчаянию… А теперь вернемся к мастеру, которого мы оставили вместе с Маргаритой в его подвальчике, после того как они побывали у Сатаны. Ничего не поделаешь, приходится признать, что человек, создавший не только Понтия Пилатано и Иешуа Га-Ноцри, оказался в чем-то слабее своего героя – пусть даже одинокого, пусть непонятого, но все-таки верного себе до конца в своем неутомимом созидании добра.

Мастер тоже остается верен себе до конца во многом, почти во всем. Но все-таки кроме одного: в какой-то момент, после потока злобных, угрожающих статей, он поддается страху. Нет, это не трусость, во всяком случае, не та трусость, которая толкает к предательству, заставляет совершать зло. Мастер никого не предает, не совершает никакого зла, не идет ни на какие сделки с совестью.

Но он поддается отчаянию, он не выдерживает враждебности, клеветы, одиночества… он сломлен, ему скучно, и он хочет в подвал. Вот поэтому он и лишен света… (Источник: Статья “Завещание мастера”)

1 Star2 Stars3 Stars4 Stars5 Stars (2 votes, average: 2.50 out of 5)

Твір на тему: И. Виноградов




И. Виноградов
Copyright © Школьные сочинения 2019. All Rights Reserved.
Обратная связь: Email