Клятва Лермонтова

О стихотворении “Кинжал”

Лермонтов! Одно слово – и приходят на ум слова: Волшебство, магия слова, загадка, тайна, поэзия в чистом виде.

Потому и магия, оттого и тайна, что разгаданы вполне быть не могут. И все же приподнять эту завесу пробовали всегда. Попытаемся еще раз сделать это и мы. Но для этого читатель должен многое видеть между строк. Такую возможность получает человек, который знает, когда написано данное произведение, при каких обстоятельствах, кому посвящено, что хотел сказать автор.

Чтобы всерьез ответить на эти вопросы, надо провести целое расследование, по письмам, документам, черновикам, свидетельствам современников проследить, как оно создавалось.

Разгадке одной из таких тайн и было посвящено занятие по теме “Клятва Лермонтова” (о стихотворении “Кинжал”). Работа велась по группам: чтецы-литературоведы, текстологи, архивариусы.

I. Дочери Александра Чавчавадзе – адресаты лермонтовских стихотворений

Заслушиваются сообщения учащихся, которые изучили архивные и мемуарные материалы.

Архивариусы. Дом, который сделался родным для Лермонтова, действительно был замечательным во всех отношениях. Отец семейства – А. Г. Чавчавадзе, знаменитый поэт, образованнейший человек – и своим дочерям – Нине и Екатерине – дал прекрасное образование. В культурной и гостеприимной семье Чавчавадзе, в этом “приюте муз и вдохновенья”, по словам современников, каждый мог найти духовную пищу, удовлетворить свои эстетические запросы, вести душевную беседу с крупнейшими грузинскими деятелями того времени и с его образованными и обаятельными дочерьми-красавицами, которые так же свободно говорили по-русски и по-французски, как на своем родном языке.

Они проявляли живой интерес к литературе и искусству, превосходно играли на национальных инструментах и на фортепиано, великолепно пели песни на слова грузинских и русских поэтов.

Описывая тбилисских красавиц начала 30-х годов XIX века, Ф. Ф. Торнау замечает, что среди них “как две звезды первой величины светили Нина Грибоедова и сестра ее Катерина”, и далее: “Лучистые глаза Катерины Александровны и ее чудная улыбка жгли мне сердце, томная красота и ангельский нрав Нины Александровны обливали его целительным бальзамом; к одной стремились глаза и сердечные чувства, к другой влекло душу непреодолимой силой”.

Русский чиновник К. А. Бороздин, который очень хорошо знал семью Чавчавадзе (впоследствии в течение двух лет он был воспитателем малолетних детей Екатерины Чавчавадзе), пишет: “Обе они были замечательными красавицами и кружили головы всей тогдашней тифлисской молодежи. Сам Грибоедов называл жену свою “мадонной” по неземной благости и кротости, отражавшихся в чудных глазах Нины Александровны. И рядом с ней прелестный контраст был в сестре ее, олицетворявшей собой пылкость, веселость, остроумие, при которых в глазах ее блистал огонек, обещавший в будущем целительный характер”.

Современники считали, что Екатерина красивее Нины, но по духовной красоте и обаянию жена Грибоедова была совершеннее. Катенька являлась воплощением веселости и жизнерадостности, Нина – спокойного величия и сдержанности. Младшая прелестница – смелая и резвая – волновала и будоражила молодые сердца, старшая же красавица – добрая и ласковая, на редкость чуткая и сердечная – вызывала к себе безграничное уважение и восхищение.

В 1837 году, когда Лермонтов приехал в Грузию, Нине было 25 лет (1812-1857), Екатерине – 21 (1816-1882); первая из них была на два года старше Лермонтова, вторая – на два года моложе.

Следует также подчеркнуть, что Нина за восемь лет до приезда Лермонтова в Грузию перенесла трагедию – смерть любимого мужа. Екатерина же была незамужней красавицей (она вышла замуж в 1839 году за владетельного князя Мингрелии Д. Л. Дадиани).

Сестры вызвали в Лермонтове сильные, но неодинаковые чувства. К молодой вдове, оставшейся до конца жизни верной Грибоедову, у поэта возникает благоговейно-почтительное отношение, Екатерина же вызвала восхищение, граничащее с влюбленностью. Первое выразилось в стихотворении “Кинжал” (об этом ниже), второе – в трех неозаглавленных стихотворениях.

1-й чтец.

Слышу ли голос твой Звонкий и ласковый, Как птичка в клетке Сердце запрыгает;

Встречу ль глаза твои Лазурно-глубокие, Душа им навстречу Из груди просится,

И как-то весело, И хочется плакать, И так на шею бы

Тебе я кинулся.

2-й чтец.

Как небеса, твой взор блистает Эмалью голубой, Как поцелуй, звучит и тает Твой голос молодой;

За звук один волшебной речи, За твой единый взгляд Я рад отдать красавца сечи, Грузинский мой булат;

И он порою сладко блещет, И сладостно звучит, При звуке том душа трепещет

И в сердце кровь кипит.

3-й чтец.

Она поет – и звуки тают, Как поцелуи на устах, Глядит – и небеса играют В ее божественных глазах;

Идет ли – все ее движенья, Иль молвит слово – все черты Так полны чувства, выраженья,

Так полны дивной простоты.

Архивариус (продолжение сообщения).

Эти стихотворения написаны после поездки Лермонтова в Грузию в 1837 году.

Стихотворения, мемуары и письма русских, грузинских и иностранных деятелей – современников Лермонтова – не оставляют сомнения в том, что адресатом трех лермонтовских лирических самоцветов является Екатерина Чавчавадзе.

Большой ум и сила воли Екатерины особенно ярко проявились в 1853-1857 годах, когда после смерти мужа ей, правительнице Мингрелии, пришлось заниматься одновременно воспитанием своих четырех малолетних детей, делами внутреннего управления края и сложной военно-дипломатической деятельностью, поскольку Англия, Франция и Турция, с которыми Россия в то время воевала, вели боевые действия не только в Крыму, но и на Кавказе, и на некоторое время даже захватили Мингрелию. В критические моменты Екатерина “сама, во главе мингрельской милиции, участвовала в нескольких партизанских действиях против турок. В бурке и башлыке… верхом на лошади, она была под выстрелами неприятельскими и познакомилась с жужжанием пуль”.

Когда после окончания Крымской войны, в 1856 году, она вместе с сестрой Ниной прибыла в Москву на коронацию нового царя, там, как свидетельствует мемуарист К. Бороздин, “она со свитою производила эффект чрезвычайный. Сохранившая блеск своей красоты…, в роскошном и оригинальном костюме… она была чрезвычайно представительна, а рядом с нею все видели прелестную ее сестру, Грибоедову, дорогую для всего нашего русского общества по имени, ею носимому. Все были в восторге от мингрельской царицы, ее сестры, детей и свиты”…

II. Клятва Лермонтова

Чтец-литературовед. Образ кинжала в русской поэзии с XVIII века служил символом борьбы против тирании. У Пушкина он – “свободы тайный страж”. Давно отмечено, что с первой строфой пушкинского “Кинжала” (1821) перекликается первая строфа “Кинжала” Лермонтова:

Люблю тебя, булатный мой кинжал, Товарищ светлый и холодный. Задумчивый грузин на месть тебя ковал,

На грозный бой точил черкес свободный.

Дальше, особенно в последней строфе этого замечательного творения лермонтовского гения, содержание образа расширяется – кинжал становится символом твердости души, верности долгу, высокого благородства.

Лилейная рука тебя мне поднесла В знак памяти, в минуту расставанья, И в первый раз не кровь вдоль по тебе текла, Но светлая слеза – жемчужина страданья.

И черные глаза, остановясь на мне,

Исполненны таинственной печали, Как сталь твоя при трепетном огне, То вдруг тускнели, то сверкали.

Ты дан мне в спутники, любви залог немой, И страннику в тебе пример не бесполезный; Да, я не изменюсь и буду тверд душой,

Как ты, как ты, мой друг железный.

Эти слова звучат как клятва, данная поэтом женщине, преподнесшей ему кинжал. Нет никакого сомнения, что кинжал был поднесен в дар поэту. Об этом свидетельствуют как текст стихотворения, так и его первоначальное заглавие. Недавно было выяснено, что вначале оно называлось “Подарок”.

Еще раньше было установлено, что произведение написано в 1837 году, перед отъездом Лермонтова из Грузии. Нетрудно заключить, что столь необычный на первый взгляд подарок поэту-страннику “в спутники” был дан как символ твердости, благородства, высших человеческих качеств. И Лермонтов клянется, что не изменит им, сохранит железную твердость души.

Текстолог. Однако в стихотворении много неясного и даже загадочного. Мы не знаем, чья “лилейная рука” поднесла ему этот подарок, почему произведение имеет какой-то трагический оттенок, чья “светлая слеза” текла по кинжалу и почему она была “жемчужиной страданья”, чьи “черные глаза” были “исполнены таинственной печали”, о какой “немой любви” говорится в стихотворении.

Архивариус. Из воспоминаний Р. Н. Николадзе узнаем, что М. Ю. Лермонтов и А. И. Одоевский в 1837 году, находясь в Грузии, часто беседовали с вдовой Грибоедова Ниной, ходили на могилу бессмертного творца “Горя от ума”. Нина была тронута их вниманием и в знак благодарности решила подарить каждому из них по кинжалу из общей коллекции своего отца и мужа.

Причем кинжал в качестве подарка был выбран “со значением” (как тогда говорили) – “как символ верности и долгу, чести, дружбе, светлому делу своих друзей по оружию и по лире”.

Лермонтов был взволнован подарком и на другой же день прочел Николозу Бараташвили “первый вариант своего “Кинжала”, который, по воспоминаниям товарищей, несколько отличался от более позднего, окончательного текста тем, что там упоминалась надпись на кинжале (неизвестно, на каком языке); эту надпись, по-видимому, представлявшую собой какой-то военный или гражданский девиз, Нина прочла и перевела своим гостям, взяв с Лермонтова клятву “быть верным этому кинжалу”” (Р. Н. Николадзе).

Теперь понятны клятвенно звучащие слова в “Кинжале”:

Да, я не изменюсь и буду тверд душой, Как ты, как ты, мой друг железный!

Понятной становится и строчка автографа, не вошедшая в окончательный текст: “И надпись мне твою красавица прочла”.

Литературовед. Чтобы лучше понять смысл клятвы поэта и расшифровать и другие места его стихотворения, необходимо, привлекая отзывы современников, ближе познакомиться с личностью вдовы Грибоедова.

Трудно назвать другой пример столь поэтической и трагической любви! В августе 1828 года она в шестнадцатилетнем возрасте надела подвенечное платье, а через несколько месяцев – траурное.

Любовь Грибоедова и Нины Чавчавадзе вдохновила писателей на создание многих прекрасных произведений. Но, пожалуй, самое первое, сильное и глубоко поэтическое творение принадлежит самой Нине Чавчавадзе. И написано оно не на бумаге.

Высоко, на горе Мтацминда воздвигла она замечательный по замыслу и выполнению памятник – превосходное произведение искусства, рассказывающее о трагически оборванной любви.

Ум и дела твои бессмертны в памяти русской. Но для чего пережила тебя любовь моя!

Как много смысла в этой лаконичной надписи на мраморном памятнике Грибоедову! И какое неутешное горе олицетворяет вылитая из бронзы фигура коленопреклоненной рыдающей женщины!

Выполняя желание мужа о погребении на Мтацминде, которую он называл самым поэтическим местом Тифлиса, Нина Чавчавадзе вложила в памятник всю свою душу, словно желая оживить камень и металл.

Лермонтов, конечно, видел этот замечательный памятник, своего рода символ верности любви и дружбе. Известно, что “самое поэтическое место Тифлиса” после погребения Грибоедова стало и священным местом. Так, Пушкин в 1829 году посетил, по словам мемуариста Н. Б. Потокского, “еще свежую тогда могилу Грибоедова, перед коей Александр Сергеевич преклонил колена и долго стоял, наклонив голову, а когда поднялся, на глазах были заметны слезы”.

Проходит восемь лет. И тифлисскую общественность потрясает весть о гибели Пушкина. И вот находящийся здесь ссыльный писатель-декабрист А. А. Бестужев-Марлинский поднимается на могилу Грибоедова, чтобы отслужить панихиду “за убиенных” двух Александров.

А вскоре в семье Чавчавадзе тепло принимают другого ссыльного декабриста, поэта А. И. Одоевского, который, как свидетельствует мемуарист А. Е. Розен, “часто хаживал на могилу друга своего Грибоедова”.

Архивариус. Вся жизнь Нины после смерти Грибоедова была посвящена, по словам К. Бороздина, “родным и друзьям, вся она была одним лишь благотворением… то был ангел-хранитель всего семейства, существо, которому поклонялось все, что было на Кавказе, начиная с главноуправляющих и наместников до самых маленьких людей… Она носила с собою какую-то особую атмосферу благодушия, доступности, умения войти в нужду каждого, и эти нужды других она всегда делала своими…

Популярнее ее никого не было за ее время”. В то время на всем Кавказе не было другой женщины, которой было бы посвящено столько восторженных слов, сколько “невесте Севера”.

“Видел ли я что-нибудь подобное? – написал о ней Н. Д. Синявин. – Нет, в мире не может существовать такого совершенства: красота, сердце, чувства, неизъяснимая доброта! Божусь, никто с ней не сравнится”.

Известный нумизмат и общественный деятель М. П. Баратаев восклицал:

Нина – земное совершенство, Нина – райское блаженство.

А генерал Л. Альбрандт писал из Геленджика Г. Чиляеву в Тифлис в 1848 году: “Улыбка Нины Александровны все ли так хороша, как благословение?.. При свидании скажите ей, что и здесь, за дальними горами, я поклоняюсь ей, как магометанин солнцу восходящему”.

Мы знаем, что Ниной восторгался и Лев Сергеевич Пушкин (брат великого поэта), который весной 1835 года пятнадцать дней гостил в цинандальском имении Чавчавадзе.

Ее воспевали в стихах Гр. Орбелиани и Я. Полонский, Г. Эристави и И. Кереселидзе, Д. Туманшивили и Д. Бериев и другие поэты.

Литературовед. Современники особенно уважали Нину за ее исключительную любовь и святую верность памяти великого Грибоедова.

Можно сказать, что символом безграничной верности и железной твердости был не только кинжал, подаренный Ниной Лермонтову, но прежде всего – она сама, ее постоянство в чувствах и подвижническая жизнь – “редкий пример самопожертвования и личного героизма”, по словам Т. Табидзе.

Легко себе представить, какое впечатление произвела вдова Грибоедова на Лермонтова, какой идеал женщины он видел в ее лице. Ее верность памяти мужа, твердость характера и высокие человеческие качества не могли не вызвать в Лермонтове восхищения и благоговения. Светлая личность Нины, ее духовная стойкость поистине могли служить редким для всех “примером не бесполезным”.

Текстологи подводят итоги. После всего сказанного становится понятным смысл стихотворения “Кинжал”. Теперь ясно также, почему стихотворение пронизано трагическим духом.

Легко расшифровать и другие строки замечательного лермонтовского творения. Это “черные глаза” неутешной вдовы Грибоедова были “исполнены таинственной печали”.

Это ее “светлая слеза – жемчужина страданья” текла по кинжалу, поднесенному Лермонтову “лилейной рукой”.

Это она почти три десятилетия молча страдала и носила в сердце “немую любовь” к погибшему Грибоедову. На редкость сдержанная, Нина без какой-либо экзальтации хранила горе глубоко в своей душе.

(Звучит один из грибоедовских вальсов. Учащийся читает наизусть стихотворение М. Ю. Лермонтова “Кинжал”.)

В конце занятия, подведя итоги, учащиеся высказали вполне понятное и естественное желание: совершить путешествие к этим священным поэтическим местам…

Такие методы работы вовлекают учащихся в поиски и сбор материалов (книг, иллюстраций, мемуаров, переписки) о писателях и поэтах и их творчестве, что получает в результате систематизации и обобщения (пусть в небольшой степени) характер исследования и позволяет изучать литературу углубленно. Так что учащимся прививаются не только навыки выразительного чтения, но и развивается самостоятельное, творческое восприятие литературного произведения, расширяется и углубляется представление о литературных произведениях и их создателях.