Конфликт Чацкого с московским общестом

p>”Горе от ума” следует одной из самых распространенных схем построения комедии первой четверти XIX века: описывается борьба двух претендентов на руку девушки, причем к началу пьесы благосклонностью за счет своего положения, богатства и так далее пользуется отрицательный персонаж, щеголь и вертопрах. Второй, положительный кандидат на руку девушки завоевывает ее любовь исключительно своими высокими моральными качествами, родители девушки также принимают его сторону – добродетель торжествует, порок посрамлен. Но “Горе от ума” все же не совсем обычная комедия: сначала Чацкий представляется как отрицательный персонаж, а Молчалин, соответственно, положительный.

Тем не менее уже во втором действии становится очевиден конфликт Чацкого и московского общества – во взглядах на жизнь и смысл жизнь, на место человека в обществе – то есть на первый план выходит мировоззренческое, идеологическое и политическое содержание произведения. Кульминация это конфликта приходится на третье действие. Начинается действие с того, что Чацкий пытается добиться у Софьи признания в том, кого же она любит: Молчалина или Скалозуба.

Софья вначале хочет уйти от прямого ответа. Она дает понять Чацкому неуместность его колкостей и острот в адрес света: “грозный взгляд и резкий тон” раздражают людей и смешат. В пример Чацкому она ставит Молчалива, в котором, по ее словам, “нет этого ума, // Что гений для иных, а для иных чума, // Который скор, блестящ и скоро опротивит, // Который свет ругает наповал, // Чтоб свет об нем хоть что-нибудь сказал…” – то есть Софья совершенно не понимает причины критики Чацкого в адрес света. Прямой конфликт Чацкого с обществом начинается с его беседы с Молчалиным – Чацкому кажется, что Софья не может любить человека “с такими чувствами, с такой душою” В Дом Фамусова съезжаются гости, и Чацкому дается возможность побеседовать с каждым из их, и с каждым разговором противостояние будет увеличиваться.

Начинается все достаточно безобидно, но в стычке Чацкого с графиней Хрюминой-младшей. Ей предшествует сцена появления графини: войдя в комнаты, полую уже съехавшихся гостей, она, словно не замечая их, говорит бабушке: Ах, grand’maman! Ну кто так рано приезжает?

Мы первые! Грибоедов показывает, что в этом маленьком кусочке московского общества, в котором, как в зеркале, отражается вся Москва, нет дружелюбия или симпатии, а только всеобщая неприязнь. Тем заметнее будет единодушие, с которым все накинутся на Чацкого, ощутив в его взглядах и мыслях опасность не только для себя, но и для всего общественного привычного устройства. После беседы с графиней-внучкой Чацкий уже е может остановиться: рассмеется в ответ на весьма двусмысленные замечания Хлестовой в адрес Загорецкого, заденет самого Загорецкого, еще раз презрительно отзовется о Молчалине в разговоре с Софьей – подогреваемые этим, неприязнь к нему растет, как и слухи о его сумасшествии.

События развиваются согласно вышеприведенной комедийно схеме, и в конце логично следует развенчание “отрицательного” персонажа – но симпатии зрителя оказываются именно на стороне Чацкого, а его окончательный разрыв с фамусовским обществом радостно воспринимается как должное. Главный смысл комедии оказывается не про борьбе за руку Софьи, а в поединке Чацкого с обществом. Грибоедов дает понять, что Чацкий не единственный пример подобного социального поведения: брат Скалозуба оставил службу ради “чтения книг”, хотя ему полагалось производство в очередной чин; племянник княгини Тугоуховской Федор тоже “чинов не хочет знать”, сам Чацкий тоже бросил высокий пост – даже до Москвы дошли слухи о его “связи с министрами” и последующем с ними разрыве.

Претензии фамусовского общества к Чацкому мелочны и смешны: Наталья Дмитриевна возмущается тем, что ее мужу Чацкий “совет дал жить в деревне”, графиня внучка сообщает, что ее он “модисткою изволил величать”, Молчалин поражается, что ему Чацкий “отсоветовал в Москве служить в Архивах”, а Хлестова негодует по тому поводу, что Чацкий поднял на смех ее слова – из этого обиженный Загорецкий делает неожиданный вывод: “Безумный по всему”. Тем не менее, когда разговор заходит о причинах этого “безумия”, то обвинения оказываются уже вполне серьезными, политическими: виноваты книги и образование как источник политического вольнодумства. Третье действие продумано от первой фразы до последней ремарки: “Оглядывается, все в вальсе кружатся с величайшим усердием.

Старики разбрелись к карточным столам” – в ней имеется не только сценаристский, но и политически-идеологический смысл. Отношение к танцам как к занятию пустому, светскому времяпрепровождению бытовало в декабристских и близких к ним кругах. Пушкиным в незаконченном “Роман (бессмертное произведение)е в письмах”, герой которого по имени Владимир пишет другу, отвергая упреки в несовременности поведения, пишет: “Выговоры твои совершенно несправедливы. Не я, но ты отстал от своего века – и целым десятилетием. Твои умозрительные и важные рассуждения принадлежат к 1818 году.

В то время строгость правил и политическая экономия были в моде. Мы являлись на балы, не снимая шпаг, – нам было неприлично танцевать и некогда заниматься дамами “. Гончаров отмечает завязку конфликта еще в начале второго действия, когда Чацкий, “раздосадованный неловкой похвалой Фамусова его уму и прочее, возвышает тон и разрешается резким монологом: “А судьи кто!” . Тут уже завязывается другая борьба, важная и серьезная, целая битва. Здесь в нескольких словах раздается, как в увертюре опер, главный мотив, намекается на истинный смысл и цель комедии”.

Таким образом, Грибоедов органично связывает политический и личных конфликт и вдыхает в жанр комедии новую жизнь и смысл. Далее Гончаров замечает: “Только при разъезде в сенях зритель точно пробуждается при неожиданной катастрофе, разразившейся между главными лицами, и вдруг припоминает комедию-интригу. Но и то ненадолго. Перед ним уже вырастает громадный, настоящий смысл комедии” – любовная интрига становится у Грибоедова не объектом изображения, а обстоятельством жизни, придав герою психологическую убедительность.

Настоящий смысл комедии носит уже трагический характер. Об этом писал Ю. Н. Тынянов, указав, что комичность положения Чацкого (имеется в виду место его в сюжетной схеме) “является средством трагического, а комедия видом трагедии”. Грибоедов, обладая хорошо развитым чувством художественной соразмерности, опасаясь, что эту трагедийную нагрузку образ может не выдержать, если будет ассоциироваться в художественном сознании современников с функцией шутовского героя.

Он находит гениальное решение, введя в IV действие фигуру Репетилова, который, внешне повторяя Чацкого, по сути является его антиподом.