Любовь в поэзии Маяковского

Я свое, земное, не дожил, на земле свое не долюбил. В. Маяковский Жизнь В. В. Маяковского со всеми ее радостями и горестями, болью и отчаянием – в его стихах.

Произведения поэта рассказывают нам о жизни поэта, о его любви, о том, когда и какой она была. В самых ранних стихотворениях (“Я”, “Любовь”, трагедия “Владимир Маяковский”) о любви говорится вне связи с личными переживаниями поэта. Но вот вы открываете поэму “Облако в штанах” – и вас сразу охватывает тревожное ощущение большой и страстной любви: Нежные!

Вы любовь на скрипки лежите. Любовь на литавры ложит грубый. А себя, как я, вывернуть не можете, чтобы были одни сплошные губы! И дальше с той же трагической силой поэт рассказывает о своей безответной любви, жарким пламенем охватившей его сердце, причинившей ему мучительную, нестерпимую боль:

Мама! Ваш сын прекрасно болен! Мама! У него пожар сердца. Эта трагическая любовь не выдумана.

Поэт настойчиво убеждает нас в правдивости переживаний, описанных в поэме: Вы думаете, это бредит малярия? Это было, было в Одессе. “Приду в четыре”,- сказала Мария. Восемь.

Девять. Десять… И вот, громадный, горблюсь в окне, плавлю лбом стекло окошенное. Будет любовь или нет?.. Да!

Любовь была, и он горел в ней ярким пламенем. Давид Бурлюк, вместе с Маяковским выступавший в 1914 году в Одессе, в своих воспоминаниях говорит, что первой любовью Маяковского была Мария, которую он встретил в Одессе. Поэт Василий Каменский, бывший вместе с ним в Одессе, рассказывает об этом гораздо подробнее: “Маяковский влюбился здесь в красавицу Марию Александровну… Взволнованный, взметенный вихрем любовных переживаний, после первых свиданий с Марией он влетал к нам в гостиницу этаким праздничным весенним морским ветром и восторженно повторял: “Вот это девушка! Вот это девушка!””

Василий Каменский же рассказывает о трагическом исходе первой любви Маяковского и о том, что позже, вспоминая, что было в Одессе, поэт с горечью сказал: “Любить нельзя – масса тяжелых неприятностей”. Из других источников известно, что между Маяковским и Марией встало препятствие, одно из тех, которые порождались тогдашней общественной жизнью, социальными условиями, основанными на неравенстве людей, на господстве материальных расчетов или обывательских предрассудков. В поэме этому дано очень краткое объяснение словами самой Марии, но мы почему-то надолго запоминаем эти убийственные строки: Вошла ты, резкая, как “нате!”, муча перчатки замш, сказала: “Знаете – я выхожу замуж”.

Но вот еще что известно: после смерти Маяковского эта женщина (М. А. Шаденко, в девичестве Денисова) создала один из первых скульптурных портретов Маяковского. Пути любви неисповедимы, и приносит она поэту чаще всего боль и горе.

В поэме “Флейта-позвоночник” (1915), как и в “Облаке…”, звучит не радость любви, а отчаяние: Версты улиц взмахами шагов мну. Куда уйду я, этот ад тая! Какому небесному Гофману выдумалась ты, проклятая?!

И, обращаясь к Богу, поэт требует: …слышишь!- убери проклятую ту, которую сделал моей любимой! О том, что поэт не нашел в любви своего счастья, с горечью говорит он и в поэме “Человек”: Гремят на мне наручники, любви тысячелетия… Любовь предстает здесь в образах, выражающих одно лишь страдание:

И только боль моя острей – стою, огнем обвит, на несгорающем костре немыслимой любви. В стихах, обращенных к любимой, столько страсти, нежности и вместе с тем сомнений… В них слышится даже протест, даже отрицание любви:

Любовь! Только в моем воспаленном мозгу была ты! Глупой комедии остановите ход!

Смотрите – срываю игрушки-латы я, величайший Дон-Кихот! В начале 1929 года в журнале “Молодая гвардия” появляется стихотворение “Письмо т. Кострову из Парижа о сущности любви”: в сердце поэта родилась новая любовь, “опять в работу пущен сердца выстывший мотор”. Это была встреча с Татьяной Яковлевой, и любовь была взаимной. “Письмо т. Кострову…” и опубликованное много лет спустя “Письмо Татьяне Яковлевой” несут в себе новые настроения, новые интонации. В них уже нет надрыва и тоски. “Письмо т. Кострову…” радостно, проникнуто счастливым ощущением большой, настоящей любви: …как на свиданье, простаивая, прислушиваюсь: любовь загудит – человеческая, простая…

Вместе с тем это философское произведение, где любовь рассматривается и оценивается не только с личной, но и с общественной точки зрения. К такому глубокому осмыслению любви Маяковский пришел еще в пору работы над поэмой “Про это”. Тогда он писал: “Исчерпывает ли для меня любовь все? Все, но только иначе.

Любовь – это сердце всего. Если оно прекратит работу, все остальное отмирает, делается лишним, ненужным. Но если сердце работает, оно не может проявляться во всем… если нет “деятельности”, я мертв… Любовь не установишь никакими “должен”, никакими “нельзя” – только свободным соревнованием со всем миром”. В самой же поэме он мечтал об огромной, всеохватывающей любви:

Чтоб не было любви – служанки замужеств, похоти, хлебов. Постели прокляв, встав с лежанки, чтоб всей вселенной шла любовь. Теперь эта идея возвышенной любви несколько “приземлена”, и само определение ее стало конкретнее:

Любить – это с простынь, бессонницей рваных, срываться, ревнуя к Копернику, его, а не мужа Марьи Иванны, считая своим соперником. Любовь поэта – это не только личное. Она вдохновляла его на борьбу и творчество, воплощаясь в поэтические шедевры: Нам любовь не рай да кущи, нам любовь гудит про то, что опять в работу пущен сердца выстывший мотор.

Гордость и ласка звучат в строках “Письма Татьяне Яковлевой”: Ты одна мне ростом вровень, стань же рядом с бровью брови… И даже конец стихотворения, в котором чувствуется конфликт, звучит без отчаяния. Здесь лишь обида и уверенность в том, что любовь в конце концов победит: Ты не думай, щурясь просто из-под выпрямленных дуг.

Иди сюда, иди на перекресток моих больших и неуклюжих рук. Не хочешь? Оставайся и зимуй, и это оскорбление на общий счет нанижем. Я все равно тебя когда-нибудь возьму – одну или вдвоем с Парижем.

Маяковский был по складу своего характера лириком. У него было слишком ранимое сердце. Он сам говорил об этом в поэме “Люблю”:

У прочих знаю сердца дом я Оно в груди – любому известно! На мне ж с ума сошла анатомия. Сплошное сердце – гудит повсеместно… Больше чем можно, больше чем надо – будто поэтовым бредом во сне навис – комок сердечный разросся громадой: громада любовь, громада ненависть…

Эти строки написаны в 1916 году, но и спустя десять – двенадцать лет, до самых последних дней жизни, он жаждал любви. “У такого человека,- с грустью писала художница Е. А. Лавинская,- не было места, где бы ласковые руки жены или близкого друга освободили его хоть немного от него самого”. Он надеялся найти такого друга в Татьяне Яковлевой.

Но… увы. В предсмертном письме, написанном за два дня до рокового выстрела и адресованном “Всем”, поэт в последний раз говорит о любви: “В том, что умираю, не вините никого и, пожалуйста, не сплетничайте. Покойник этого ужасно не любил…”

Как говорят – “инцидент исперчен”, Любовная лодка разбилась о быт. Я с жизнью в расчете, и не к чему перечень взаимных болей, бед и обид… Этими словами сказано очень многое о страстной, мятущейся, одинокой душе, о жизни, прекрасной и трагической, и о разбивающем сердца черном слове “быт”, за которым просматривается страшная действительность несбывшихся надежд, ведущая к еще более страшному времени тридцать седьмого года.