Мое восприятие “Поэмы Горы” М. И. Цветаевой

Муравьи на моей горе… Ассоциации, возникшие у меня, – метафора Маяковского – “бабочка поэтиного сердца”. Казалось бы – бабочка и Гора…-“дистанция огромного размера”, а глубинная общность есть. Только Маяковский говорит о “стоглавой воши” , которая взгромоздилась на сердце поэта, а Цветаева – о муравьях. Здесь определенная перекличка образов, как и масштаб чувств лирических героев Маяковского и Цветаевой : лавина, огнедышащая лава, которая сметает все бытовое, обыденное, пошлое и заполняет мир только одним – Любовью…

Этот мир хрупкий и незащищенный, поэтому Маяковский свою боль скрывает под эпатажем и язвительностью, а Цветаева пишет о мести памяти. Последние строки поэмы – почти заклятье любимому (как и в другом стихотворении, посвященному Софье Парнок:”Благославляю Вас – на все четыре стороны!”) Но зато, в нищей и тесной

Жизни: “жизнь, как она есть” – Я не вижу тебя совместно Ни с одной: – памяти месть! Гора (в моем восприятии) – гиперболизированное “Я” Марины Цветаевой, сочетание чувственности земной, истовости (или неистовства?) в любви и духовного прорыва в высь, недосягаемую для муравьев.

Опять же вспоминаю Маяковского -“громада – любовь”. Но не только этот смысл в метафоре присутствует. Здесь столько значений, столько смыслов! Да, от конкретного образа Смиховского холма поэт лишь отталкивается, это первый кирпичик в том многообразии символов, аллегорий, игры слов( ведь Цветаева виртуозно обыгрывает слова, даже приставки – помните: “Расстояния: версты, мили…”).

Но в этой игре слов есть одно:парение мысли. За фейерверком аллитераций – горнии высоты Поэзии, Музы, Любви как смысла всего сущего. Гора Цветаевой – это Царство не только Эроса, но и Духа тоже. И греховного начала в человеке, хотя Цветаева мыслит себя и своего возлюбленного “небожителями” (вижу в этом и гордыню и, да простят меня все любители поэзии Цветаевой, – эгоцентризм) Та гора была – миры!

Боги мстят своим подобиям! А муравьи – это “бытные люди”, для которых гора всего лишь гора, которую можно застроить, поделить на участки (как вишневый сад) и наслаждаться обычным семейным счастьем, живя за городом. О когда бы в сей мир явились мы

Простолюдинами любви! О когда б, здраво и попросту: Просто – холм, просто – бугор… Что характерно, в эти годы сама Цветаева тоже жила “муравьиной” жизнью ( нужда, болезнь мужа, пеленки, маленький ребенок и т. д. , и т. п.). В одном из писем Б. Пастернаку читаем: “Моя жизнь – черновик, перед которым… мои черновики – белейшая скатерть…

День: готовлю, стираю, таскаю воду, нянчу Георгия… занимаюсь с Алей по-французски, перечти Катерину Ивановну из “Преступления и наказания”, это я… Гора – это ее Побег от “муравьиной” жизни, отсюда и гиперболизация того чувства, которое она во многом придумала, “слепила из того, что было”. В ” Поэме конца” ясно видно несоответствие масштаба чувства Марины к лирическому герою самому объекту страсти(сцена прощания) Здесь? Словно заговор – Взгляд.

Низших рас – Взгляд. – Можно на гору? В последний раз! Гора – это еще и свидетель другой, чужой – бытовой, мелкой и пошлой – проклятой Мариной любви: дачников, “лавочников на отдыхе”, “любви без вымыслов”, “без вытягивания жил”.

Поэтому гора обречена быть “надгробием” Марининой души, любящей по-другому: страстно и безрассудно. На развалинах счастья нашего Город встанет мужей и жен. (Тех самых муравьев?…)