Неизвестный русский писатель

Когда зайдет речь о крестьянской литературе, историк назовет… Сергея Клычкова – самого крупного и замечательного русского художника, выдвинутого русской деревней. Вячеслав Полонский.

Появление в русской литературе нового поэтического имени – Сергея Клычкова – было замечено такими крупными мастерами слова, как А. Блок, Н. Клюев, Н. Гумилев, С. Городецкий, В. Брюсов, М. Волошин. В последнее время о Клычкове вновь заговорили, хотя широкой известности его имя пока не завоевало. Ярлык “рупор кулацкой идеологии”, навешенный ему в конце 20-х годов, повлек за собой казнь поэта, затем – период длительного замалчивания его имени. В 1956 году С. А. Клычков был реабилитирован посмертно. “Не парфюмерией, не модным будуаром, а расцветающим полем дохнула на нас поэзия Сергея Клычкова”, – писал критик В. Львов-Рогачевский.

Анна Ахматова говорила, что Клычков был “своеобразный поэт, и – ослепительной красоты человек”. Пылает за окном звезда, Мигает огоньком лампада; Так, значит, суждено и надо, Чтоб стала горечью отрада,

Невесть ушедшая куда. Первый сборник Клычкова “Песни” (1911 г.) Николай Клюев назовет “хрустальными песнями”. Стихотворение “Не жалею, не зову, не плачу…” Есенин публикует с посвящением С. Клычкову. Третью часть “Стихов о русской поэзии” О. Мандельштам также посвятит ему.

Пимен Карпов, вся поэзия которого – незаживающая рана и боль за русскую землю, в середине 20-х пишет Клычкову “Сонет-акростих”: “Ы-ы” совиное уже в ночи встречает Чертей и ведьм; на ветках их качает, Как будто бы морочит дураков! Оттуда вещий голос отвечает:

Весной освободится от оков Узывный песенник – Сергей Клычков. Критика 20-х годов определяла “революционность писателя по внешним признакам, по тому, сколько раз он поклялся классом” (Л.. Сейфуллина). Поэтому стихи Н. Клюева и С. Клычкова отнесли сначала к “стилизации русского фольклора”, а позже – к “стилизации фольклора на кулацкий манер”.

Невозможно говорить о Сергее Клычкове, не сказав о своеобразии его языка, о совершенно индивидуальной манере письма. В “Автобиографии” С. Клычков пишет, что “языком обязан лесной бабке Авдотье, речистой матке Фекле Алексеевне и нередко мудрому в своих косноязычных построениях отцу моему, а больше всего нашему полю за околицей и Чертухинскому лесу…” “Если вы хотите услышать, как говорит Русь шестнадцатого века, послушайте его”, – рекомендовал своим знакомым Клычкова виднейший критик 20-х годов Вронский. Разумеется, Сергей Клычков не писал стихи и прозу языком Руси шестнадцатого века. Однако фольклорные персонажи, образы Руси языческой, небылицы далекого прошлого присутствуют в его произведениях.

Полуязыческое его миросозерцание доказывает хотя бы полная безлюдность ранних стихотворений, в которых чаще всего лирический герой существует один на один с матерью-природой, глубоко опоэтизированной. “…Мы вступаем в сказочный мир старых деревенских поверий, легенд, заговоров, песен”, – пишет Н. В. Банников о ранней поэзии Клычкова в предисловии к его сборнику. Земля и небо, плоть и дух… Из сини в синь равно бежит дорога…

Весна – росу, зазимок – белый пух И лето дождь в свой срок прольет из рога. Незримый страж у птичьего гнезда, Чудесный страж у каждой хаты нашей:

Над хатой и гнездом с свой час горит звезда, Горит звезда, как золотая чаша. В 1824 году, за сто лет до выхода первого романа Сергея Клычкова, П. А. Вяземский сетовал, что “мы не имеем русского покроя в литературе”.

Следуя гоголевским традициям, но оставаясь при том самим собой, Клычков своей прозой явил ярчайший образец именно “русского покроя”, который не мог стать незамеченным и не мог быть не наказан… К середине 20-х годов традиции национального нигилизма, заложенные Пролеткультом, уже набрали силу. А к концу десятилетия понятия “национальный” и “националистический” практически слились воедино.

Приемы обвинения в национализме и великодержавном шовинизме достиг ли предела в своей иезуитской отточенности. Критик Осип Бескин – самая зловещая фигура в жизни Клычкова – писал: “Русский стиль” в своем 100-процентном применении – не только прием, но и активное выражение соответствующего содержания. А Клычков в этом отношении действительно стопроцентен, и стиль его вызывает не только восхищение, но и оскомину квасного патриотизма и национализма довоенного образца”.

Клычков, редко ввязывавшийся в “тоскливые словесные драки”, в 1923 году все-таки опубликовал в журнале “Красная новь” статью с многозначительным названием “Лысая гора”. Он отстаивал в ней традиции классической поэзии, выступая против “тарабарщины”, превратившей русский Парнас в Лысую гору. А своим оппонентам, типа Осипа Бескина, Клычков ответил: “Как может критик-марксист, поучающий еще других критиков-марксистов – марксизму, не указывая точно материала, который он имеет в виду в определении понятия русского стиля, совсем не являющегося приемом, а прежде всего, перво-наперво, огромной культурой огромной страны, – как может столь размашисто, так таровато скидывать эту культуру с приходного листа революции?!

А село Палех, Бескин, неужели вы вычеркнули с советской территории?..” Поистине, прав Гоголь: “Все можно извратить и всему можно дать дурной смысл, человек же на это способен”. Интересна биография писателя-самородка. Сергей Антонович. Клычков родился 1 июля 1889 года в деревне Дубровки Тверской губернии, неподалеку от села Талдома.

Младший брат поэта оставил воспоминания о Сергее, где он писал, что старший брат безумно любил Потапихинские Чертухинские и Глебцовские леса. Все его хождения по лесам, болотам, рекам доставляли ему какую – то необычайную радость. Клычков наряду со своей литературной профессией занимался и пчелами.

Что характерно, пчелы его не кусали. Любимым занятием был сенокос. Своей поэзией в большинстве случаев Сергей занимался ночами, а утром, чуть покажется солнце во время сенокоса обязательно, несмотря на усталость, пойдет отцом и братом на покос. Если вечером завидит старушек на бревне, то обязательно подсядет к ним и слушает их разговоры о разных сказочных существах: русалках, домовых, колдунах, ведьмах в лесах Чертухина и Потапихи:

Мне говорила мать, что в розовой сорочке Багряною зарей родился я на свет, А я живу лишь от строки до строчки,

И радости иной мне в этой жизни нет… “Прежде всего он был поэт и писатель, весь живший в мире восприятий, дум, образов, замыслов, слов, напевов, – писал о Клычкове друг его молодости Петр Андреевич Журов. – Поэтическое творчество было его природой, его душевной средой… Казалось, он нес в себе родник стихийного народного поэтического мирочувствования и миропонимания.

В мире и в окружающих он ощущал и видел часто то, чего не замечают обыкновенные люди”. Литературный дебют Клычкова относится к 1907 году. До войны выходят две поэтические книжки Клычкова: “Песни” и “Потаенный сад”. Летом 1914 года, во вторую мобилизацию, Клычков призывается в армию и служит в Гельсингфорсе, где знакомится с А. И. Куприным.

Осенью 1915 года он попадает в Петроград, где публично выступает со своими стихами на вечере крестьянских поэтов в Тенишевском училище – вместе с Н. Клюевым С. Городецким, С. Есениным. Впоследствии с Городецким их пути разойдутся. Есенина поэт проводит в его последнюю поездку в Ленинград. Ссыльный Клюев до последних месяцев будет получать от семьи Клычковых посылки и денежные переводы. Революцию поэт принимает безоговорочно, снимает с себя мундир младшего офицера и переходит на сторону революционных солдат.

Отравленный немецкими газами в мировую войну, в гражданскую Клычков получает контузию. Следует подчеркнуть, что ни один из крестьянских поэтов в написанных позже автобиографиях или же просто в “удобных” случаях не акцентировал внимания на своих заслугах перед народом и перед революцией. Клычков же о них даже не упоминал.

Осенью 1918 года, работая в канцелярии московского Пролеткульта. Клычков наиболее близко сходится с Есениным. Именно в этот период Есенин пишет программную статью “Ключи Марии” в которой называет Клыч-кова “истинно прекрасным народным поэтом”. В правлении московского Пролеткульта Есенин, Клычков, Орешин и Коненков пишут “Заявление инициативной группы”, в котором предлагают учредить при Пролеткульте крестьянскую секцию – заявление будет отклонено Надо сказать и о прозе Сергея Клычкова.

Роман “Сахарный немец” вышел в 1925 году. А. М. Горький, которому Клычков послал книгу, писал автору: “Прочитал “Сахарного немца” с великим интересом. Большая затея, и начали Вы ее удачно.

Первые главы – волнуют…” В следующем году увидел свет роман “Чертухинский балакирь”. Крестьянская Русь “Чертухинского балакиря” – это Русь сказочников и прибауточников, Русь мечтателей и правдоискателей, отдающих делу время, но не забывающих и отвести час для потехи. У Клычкова Русь – ума палата, Русь – на все руки мастерица, Русь – хохотунья, игрунья, певунья, плясунья, статная, ладная, ненаглядная красавица Русь. Клычков верил, что “самым торжественным, самым прекрасным праздником при социализме будет праздник… древонасаждения! Праздник Любви и Труда.

Любовь к зверю, птице и… человеку!” Как тут не вспомнить нынешнее повальное увлечение идеями сибирской пророчицы Анастасии, которая советует каждому жителю России посадить хотя бы один кедр на своей земле. В апреле 1927 года писатель подает в Госиздат заявку на собрание сочинений в пяти томах, куда предполагает включить трилогию “Сорочье царство”: “Чертухинский балакирь”, “Князь мира”, “Последнее время”; “Щит сердца” – книгу стихов и роман “Проданный грех”. Заявка будет отклонена. В 1927 году отношение к “крестьянским писателям” резко меняется. Именно в этом году развернулась борьба с “есенинщиной”, отразившаяся на живых друзьях мертвого поэта.

Мне сорок лет, а я живу на средства, Что не всегда приносят мне стихи, А ведь мои товарищи по детству – Сапожники, торговцы, пастухи! А я за полное обмана слово, За слово, все ж кидающее в дрожь,

Все б начал вновь и отдал бы все снова За светлую и радостную ложь… Последняя книга стихотворений С. Клычкова “В гостях у журавлей” вышла в Москве в 1930 году, когда автор – стараниями О. Бескина – уже носил на шее бирку “бард кулацкой деревни”. Годом раньше, отвечая на анкету одного журнала, Клычков признавался, что за последние два года “почти ничего не написал: критика для меня имеет сокрушительное значение”.

В одном из стихотворений, которые теперь отнюдь не напоминали его прежних песен, он позволил себе мрачное пророчество: Брови черной тучи хмуря, Ветер бьет, как плеть… Где же тут в такую бурю Уцелеть!

Только чудо, только случай В этот рев и гуд Над пучиною зыбучей

Сберегут! Горько усмехнется он в другом стихотворении: За стол без соли сядешь поневоле… И пусть слова участья дороги,

Но видно, для того у нас мозоли, Чтобы по ним ходили сапоги!.. Эти стихи – из последнего сборника.

Клычкова все больше критиковали за неприятие советской действительности и “бесовской” машинной цивилизации, за тяготение к старине, патриархальному мужицкому укладу. Сергей Антонович Клычков дожил до 1937 года. Его арестовали, а жене сообщили, что муж ее осужден Военной коллегией Верховного Суда СССР на 10 лет без права переписки. “Мы не сразу узнали, что это означает расстрел, – вспоминала Н. Я. Мандельштам. – …После смерти Клычкова люди в Москве стали мельче и менее выразительны”.

Огромное количество бумаг было взято при обыске и неизвестно: целы ли они? Непонятно, как уцелели два стихотворения, отпечатанные на обрывках стандартного листа бумаги. Сколько хочешь плачь и сетуй, Ни звезды нет, ни огня!

Не дождешься до рассвета, Не увидишь больше дня! В этом мраке, в этой теми

Страшно выглянуть за дверь: Там ворочается время, Как в глухой берлоге зверь! И еще одно:

Золотое чудо всюду Сыплет сверху изумруды На плывущие в века Сны и облака! Но земля сошлась, знать, клином

К этим вырубкам, долинам, Над которыми поник Журавлиный крик!