Образовательное пространство лесного театра
История проекта началась еще в прошлом веке, когда легендарный директор музея-заповедника А. С. Пушкина “Михайловское” Семен Степанович Гейченко отдал художнику Петру Ниловичу Быстрову в безвозмездную аренду на пятьдесят лет лесной кордон на углу парка у Бугровского озера. Прежде на кордонах Заповедника жили лесники, но технология охраны изменилась. И домики запустовали.
А Гейченко не любил мертвого жилья. Он догадался, что если отдаст Дом художнику, тот что-нибудь интересное для этого дивного места обязательно сочинит. Так оно и случилось.
Сначала на территории Кордона-2 (так он числится в хозяйстве Заповедника) появились деревянные скульптуры, выточенные Петром Быстровым. Потом в доме стали устраиваться выставки художников Псковской области. Потом – поэтические посиделки и встречи с интересными людьми.
А в 2005 году прошел первый театральный фестиваль.
Кордон-2 огорожен низеньким и редким плетнем, и его ворота никогда не закрываются: есть ли хозяин дома, нету ли… Заходи, смотри на сказочную резную мебель, на куклу Мельника-Ворона из пушкинской “Русалки”, на Петрушку с растрепанной шевелюрой и, конечно, на скульптуру “Человек-скворешник”, изображающую Семена Степановича Гейченко.
“Гейченко любил строить скворечники для птиц, – объясняет Петр школьницам из Москвы, – но он так же любил дарить жилье, пристанище, ощущение дома людям. Поэтому он у меня держит скворечник в руке и сам человек-дом, внутри которого тоже маленький музейчик – в животе у скульптуры открывается дверка, и там всякие трогательные вещи – комнатка, где можно выпить чаю, самоварчик (Гейченко их собирал), его портрет из газеты…”
Вот она – образовательная среда – пространство Кордона-2. Нет веревочек и запретительных табличек. В беседке чистые чашки и закопченный на костре чайник. Бывает, зайдут в дождик туристы, паломники, грибники, местные школьники, попьют чаю, иногда оставят хозяину собранных в лесу ягод или принесенных с собой баранок.
Не важно, читали они где-то или нет, что так принято было прежде на лесных заимках: делиться с неведомыми путниками и хозяевами чем Бог послал и беречь лесной уют. Здесь это понятно просто так. Понятно благодаря любовно созданной атмосфере.
В Бугрово у Трактира, где урны рядом, все-таки кидают пластиковые бутылки и жестянки на землю, а тут – нет! Там гремит чужая Заповеднику музыка, там царствует понятный и привычный современный коммерческий мир, хоть и стоят рядом чудесные музеи: почта, крестьянское подворье и мельница. А тут все иначе – тишина, чистота, точная вписанность в ландшафт, бережная рукотворность.
Кордонная изба стоит к дорожке задом, а к лесу передом. Как положено, игровое пространство прячет свои тайны. Но доброму путнику она дарит небывалую роскошь общения с подлинной культурой.
Когда видишь избу с замшелой крышей, к которой с переднего крыльца пристроена сцена, бревенчатый фасад, превратившийся в задник, деревянные лавки под открытым небом, лес, ограничивающий пространство зрительного зала, то невольно ощущаешь себя заброшенным в иное, далекое-далекое время. Словно ты попал в кадр фильма Андрея Тарковского “Андрей Рублев”, в тот, где скачет внутри бревенчатого сруба неуемный скоморох Ролана Быкова, а ты, зритель, вместе с деревенскими бабами подглядываешь за ним в щель меж бревен.
Фестиваль ЛИК проходит под девизом “Параллели и ассоциации с русской классикой”. Так придумали его организаторы: Петр Быстров – Художник, переехавший из Питера в заповедник, и Григорй Кофман – режиссер, проживающий в Берлине. За пять лет фестиваль приобрел друзей и помощников, среди которых Иосиф Будылин – театровед, пушкинист, автор многих книг о Заповеднике, Ольга Муратова – театральный художник, преподаватель Школы-студии МХАТ, Вера Хализева – филолог, хозяйка и хранительница избы Сергея Довлатова и многие другие.
За пять лет здесь, под ветвями огромной антоновской яблони, рядом с тихонько потрескивающим костром, при свете луны, фонарей и факелов играли русские, немецкие, украинские, литовские, латышские актеры. Одна из главных идей, которые движут организаторами фестиваля, – создание территории “русского театрального зарубежья” на северной границе России. Тема каждого фестиваля – отражение и развитие мотивов русской литературы и драматургии в литературе и драматургии других стран. Первый фестиваль, проходивший в 2005 году, был посвящен пушкинским мотивам, пятый фестиваль 2009 года – гоголевским.
А между ними были и Чехов, и драматургия абсурда, и сказки Сергея Козлова, и Александр Галич, и современные поэты.
Атмосфера фестивальных просмотров удивительна, она сочетает в себе открытость и интеллигентность. Вход на фестивальную поляну свободный и бесплатный. Поэтому на спектакли собираются самые разные люди: местные жители и столичные дачники; Дети, взрослые и старики; люди искусства и науки, крестьяне и рабочие заповедника. Все вместе они составляют, вероятно, ту публику “народного театра”, о которой мечтал Александр Сергеевич Пушкин.
Перед каждым спектаклем организаторы обращаются к залу с традиционной просьбой отключить мобильные телефоны и с менее традиционными просьбами – не отвлекаться на дождь и комаров; позаботиться о том, чтобы маленькие дети, для которых просмотр окажется сложным, были под присмотром и переместились из театральной зоны в жилую.
И это тоже часть созидания уникального образовательного пространства. Свобода, добрая воля и – на спектаклях идеальная тишина. Старшие дети присматривают за младшими. Кто-то был знаком и прежде, кто-то познакомился только что.
Это неважно. Если малыши устали, большие тихо и ласково поднимут их на коленки. А если мелким смотреть совсем невмоготу – уведут к костру или к выставке. Никто ни о чем не просит и не спорит.
Но кто-то из детей приехал с родителями-актерами и живет тут же, на кордоне, кто-то видел генеральную репетицию и может пожертвовать удовольствием посмотреть чистовой показ. И те, кто уже видел спектакль, тихо и благородно принимают на себя обязанности нянек. Взрослые тоже ведут себя тут иначе, чем в повседневной жизни, как будто забывают, что в городской жизни они бывают сверхобразованными снобами или, напротив, принципиальными и демонстративными дикарями.
Тут не хочется ничего никому демонстрировать, и каждый реагирует на происходящее искренно, но бережно. Каждый уважает общее пространство и пространство ближнего: оно так мало, так осязаемо, что, кажется, иначе и быть не может. Созданная организаторами традиция взаимного уважения и доверия распространяется удивительно быстро и естественно.
Театральные затеи когда-то начинались совсем просто. У друзей Петра Быстрова, художников, поэтов – дачников деревни Бугрово, было много детишек, вот и ставили с ними домашние детские спектакли: “Буратино”, “Золушку”, “Красную шапочку”. Тексты писали сами, благо было кому делать это качественно, как в хорошем дворянском домашнем театре минувших времен.
А Петр Нилович, который некогда серьезно занимался актерским мастерством в студии Вениамина Фильштинского, играл самые яркие злодейские роли, например, Карабаса-Барабаса или Серого Волка…
А потом… на Кордоне-2 случился пожар – обгорели сени. И вот, вместо того, чтобы залатать свое жилье, Петр стал превращать его в театр. Сначала сделал наружную сцену, а в 2007 году Ольга Муратова придумала построить сцену и внутри избы. В работу включились местные и приезжие друзья, взрослые и дети. Пилили, строгали, полировали, красили.
Среди детей главными помощниками стали, конечно, свои: Паша Муратов и Даша Будылина. Теперь в избе вместо чердака два глядящих друг на друга балкона и маленький, слегка приподнятый зрительный зал внизу. Декорации, расписанные Ольгой Муратовой, бутафория, сделанная руками Петра Быстрова, а в боковой комнатке – музей истории Заповедника, собранный Иосифом Будылиным.
Как-то само собой получилось, что театральный проект объединил в своем пространстве детей и взрослых, профессиональное и любительское искусство.
В первый год, в лето 2005-го, профессиональные актеры из Германии играли Достоевского, Маяковского, Бурджада, но фаворитом фестиваля стал спектакль Уты Шульц из Циннобер-театра – “Сказка о царе Салтане”. Путь к этой работе, как рассказывала актриса, был долгим и необычным. Девочкой пяти лет в 1956 году она увидела русско-финский фильм “Калевала”. И эпическая манера повествования произвела не нее колоссальное впечатление. Через сорок лет после этого Ута Шульц была безмерно счастлива, когда ей удалось купить кассету с этим фильмом.
Пока росли дети, она читала им сказки, в том числе русские. И очень любила сказки Пушкина. Она читала, стараясь передать то удивительное богатство и простоту формы фольклорного сказания, которое уловила в “Калевале”.
И из этого многократного чтения постепенно сам собой вырос спектакль.
Немолодая актриса удивительно разнообразна и обаятельна. Она одарена способностью разговаривать с залом так, словно обращается персонально к каждому. Она одинаково легко заставляет поверить в то, что сейчас перед нами грозный царь, бывалый моряк, вздорная баба и печальная царица, виртуозно переходит от фарса к лирике, от бурной динамики к задумчивой паузе. И в ее исполнении история на немецком языке оказывается понятна даже самым маленьким детям и интересна самым искушенным взрослым.
Ута Шульц зажигает маленькие свечки, они трепещут в ответ далеким звездам, и становится так пронзительно ясно, как нужны друг другу люди! Даже если между ними океан или целая вселенная, даже если они бесконечно непохожи друг на друга, даже если волей или неволей они время от времени теряют человеческое обличие. Соединение героев в конце истории воспринимается так пронзительно, как может быть только в пространстве подлинно эпического произведения, где встреча равна воскрешению.
Спектакль Циннобер-театра, кажется, наиболее полно выразил собою весь фестиваль, пафос которого – возвращение к корням и истокам. Хороводы на берегу Петровского озера, обсуждения спектаклей у костра, ночные стихи и песни на топчанах из соломы – все это попытка возвращения к театру, где главное – общение человека и человека, человека и природы, человека и Бога, может быть. Это театр, который принципиально отторгает все лишнее, украшательское, оберточное.
И в этом его огромная ценность.
В третий год фестиваля было особенно много детей! Во время репетиций и мастер-классов в корыте позади сцены плескался сын барабанщика Алексея Иванова – Лев, а его старшая сестренка Лили сосредоточенно скакала через скамеечки зрительного зала. Трехлетний сын Марии Овчинниковой – Коля – внимательно следил за репетициями спектакля “Зельмира и Смелон, или Взятие Измаила”, где его мама играла турчанку Фатиму.
Спектакль ставила Ольга Муратова: в этот раз и режиссер, и художник. Она вовлекла в свою затею множество народу: сотрудников заповедника, и членов местного клуба “Патриот”, бывших военных, а ныне сотрудников гимназии им. Пушкина, и друзей-дачников.
Мечта Ольги Муратовой – возрождение усадебного театра в новых условиях. Усадебный театр понимается ею и Петром Быстровым широко: как театральное искусство, вписанное в естественный природный ландшафт; как культурная инициатива образованной части провинциальной России, обращенная к самым широким кругам зрителей; как частное, неформальное дело, позволяющее объединить в своем пространстве плодотворные усилия профессионалов и любителей.
Пару лет назад я спрашивала Иосифа Будылина, как получали образование дети здешних дворян. Он пожал плечами: “Дома. Прасковья Александровна Осипова возила дочерей в Опочку только сдавать переводные экзамены. Но она выписывала все лучшие русские и зарубежные журналы и книги своего времени. Дети читали.
А в общем, быт этого дома описан в “Евгении Онегине” – это быт семьи Лариных. “Подблюдны песни, хоровод”, танцы и игры в зеленых парковых залах…” А выросли дети из Тригорского имения очень интересными, образованными, в высоком смысле интеллигентными людьми. И невольно начинаешь думать, хотя, может, это и наивно, что русская усадьба и русский усадебный театр, тогда ли, сегодня ли – такая мощная образовательная среда, рядом с которой даже компьютерное пространство проигрывает. Ведь, как ни удивительно, никто из фестивальных детей не бегал в компьютерный клуб, хоть он тут есть.
Компьютер интересен им в Пскове, Питере, Москве. А тут – живое общение: с природой и парковой архитектурой, друг с другом, со взрослыми, с поэзией, живописью, музыкой и театром.
На пятом юбилейном фестивале-2009 самыми интересными спектаклями были работы латышей и литовцев. И хотя часть работ шла на чужом языке, смотрели невероятно чутко и принимали горячо. А уж о каких-то межнациональных обидах и речи быть не могло. Малышей в возрасте от трех до десяти лет набралось на целый первый ряд, то есть человек пятнадцать.
В этот раз все больше отдыхающие с турбазы. В первый вечер мамы думали, что второй раз ребятню на спектакли не затащишь. Не тут-то было. Дети сами тащили мам на фестиваль и смотрели по три спектакля в вечер, возвращаясь домой в полной тьме.
Иногда было совершенно непонятно, что они могут тут увидеть или почувствовать.
Латышский режиссер Айварс Икшелис поставил современную пьесу Агиты Драгуны “Мать”. Это монолог молодого человека, который ждет суда за то, что поднял руку на свою мать. Мистический, жуткий, непреодолимый страх был главным чувством, которое он испытывал всю свою жизнь. В еврейском местечке, где он вырос, культивировалась идея изначальной греховности человека и неизбежности жестокого наказания за каждый проступок.
Начетническая религиозность не позволяла развиться любви. И именно любовь оказалось роковым рубежом, изменившим жизнь героя. Любовь пробудила чувство достоинства и толкнула на преступление. Но она же наградила чувством личной ответственности и пониманием свободы выбора. И потому герой не бежит из открытой тюремной клетки и, осудив себя сам, готов к суду людей.
Бездны и взлеты человеческой души тут скорее не гоголевские, а античные. А актерская игра удивительна постоянным напряжением мысли. Саша Примакс заставлял зрителя проделать путь самопознания вместе с героем пьесы. В страшной истории героя каждый взрослый найдет отражение собственной истории борьбы с детскими страхами и обидами, которые, завладевая человеком, навсегда оставляют его пленником ненависти. Но если они преодолеваются, это позволяет стать взрослым и позволить себе бесстрашно любить.
Однако весь спектакль идет на чужом языке. А огромный текст высвечивается на экране. После спектакля спрашиваю шестилетнего Артема из Мурманска: “Ты скучал?” “Нет, – изумленно отвечает мой юный друг, – мне здесь все интересно и все нравится.
Я бы вообще отсюда не уходил”.
Литовцы сыграли два спектакля: “Дьявольски одинок” по стихотворениям Паулюса Ширвиса на литовском языке и “Ведьму” Антона Чехова на русском. Режиссер – и исполнитель главных ролей в обоих спектаклях – Йонас Бузиляускас. Этот немолодой, мешковатый, невысокий, человек заворожил зрителя. Трагический актер – огромная редкость для нашего времени.
Йонас Бузиляускас – настоящий трагический актер. Он чужд нажиму и актерской истерике, он сдержан, почти холоден. А зритель, который смотрит на его игру, преисполняется глубочайшим сочувствием к героям, хотя они далеки от представления об идеале.
Они мелки, слабы, озлоблены, но “дьявольски одиноки”, в них живет огромная мощь нереализованного, такого, чему уже никогда не дано будет состояться. Героев Ширвиса и Чехова Йонас Бузиляускас играет так, как можно, наверное, сыграть Акакия Акакиевича из второй части “Шинели”.
В разговорах с неопытной театральной публикой обнаружился удивительный факт: все понимают и чувствуют все. Люди, впервые попавшие на спектакль, легко схватывают изощренную эстетику театра абсурда, поэтического театра, интеллектуальную драму. У кочегара Геннадия Андреева, впервые попавшего на спектакль, есть свое объяснение этому феномену: “Кажется, если бы актеры были далеко, кругом слишком много народу, свет, бархат и все такое, не было бы так интересно, что на сцене, я бы не принимал все так близко к сердцу.
Когда смотришь спектакль на экране, все кажется гладким, не очень задевает, а тут тебя как будто втягивает внутрь”. Словом – живой обмен энергией актера и зрителя здесь очень ощутим и помогает преодолеть языковые барьеры самого разного уровня.
Спектакли, побывавшие на фестивалях в Михайловском, могли бы достойно представляться и представляются на самых почетных площадках. И тем не менее профессиональные актеры едут сюда, на Кордон-2, где нужно жить в палатках, готовить себе еду на костре, где не платят ни за спектакли, ни за мастер-классы, не дают грамот и ценных призов. У фестиваля ведь нет финансирования.
Почему они едут? Потому, что для них это тоже – живое образовательное пространство.
Наверное, общая игра, в которую втягивает созданное Петром Быстровым место, – главный фактор возникновения полифонического образовательного пространства Кордона. Здесь все играют в свои образовательные игры, и все по-честному. Здесь нет взрослых, которые все знают, все умеют и которым скучно играть и учиться. На мастер-классах все учатся друг у друга. Но не только.
Учатся постоянно: топить русскую баню и быстро разжигать костер, кашеварить на целую орду, понимать чужую речь, создавать театральные декорации из сена и театральный свет из лучин… Учатся ходить бесшумно по скрипучим доскам, доверять окружающему сумраку ночи и случайному попутчику на лесной дороге, быть чуткими читателями, зрителями, слушателями. Тут, как в старинной считалочке, на одном крыльце “царь, царевич, король, королевич, сапожник, портной”, и каждый учится чему-то своему, что ему важно и надобно.
А места и дела всем хватает.
То, что делает на своем Кордоне Петр Быстров, иногда кажется почти невероятным. Но с другой стороны – то, что он делает, может повторить всякий влюбленный в свою землю человек, у которого есть такие же влюбленные в нее друзья. И что может быть естественнее и действеннее для провинции? Там, где кругом – живая, незатоптанная природа, должны возродиться естественные, природные формы культуры.
Нельзя и не нужно восстанавливать с музейной точностью былые игрища или представления “Царя Максимилиана” – будет ложь. Но поиграть в старые игры, оставаясь собою, поставить старинные пьесы так, чтобы их язык стал актуален сегодня, найти новые театральные формы, органично вписывающиеся в природу, – разве это не самое естественное желание? А делать это сообща, всей семьей, большими и маленькими, всем миром – разве это так странно?
Нет. Это естественно, как собирать грибы, плавать, возиться в саду. И если делать все это сообща, сколько всего узнается о родной земле, о чужих землях, о своем языке и чужих языках, о себе самом и других людях.
Это заманчиво, разве не так?
<
p>Фотографии автора.
Александра Никитина, Кандидат искусствоведения, доцент кафедры эстетического образования и культурологии МИОО
(1 votes, average: 5.00 out of 5)Твір на тему: Образовательное пространство лесного театра
Образовательное пространство лесного театра