Один день
<
p>Время повествования в романе И. С. Шмелева ограничено рамками одного дня. Однако день этот – единственный, неповторимый, и вместе с тем традиционно повторяющийся. “Кривая-всякий уж год ездит на Постный рынок, приладилась и умеет с народом обходиться”, – уговаривает Горкин кучера Антипа (глава “Постный рынок”). И вот, наконец, Ваня и Горкин отправляются в дорогу. Зачем автор с мельчайшими подробностями описывает лошадь и ее снаряжение? На сей раз пространственные рамки размыкаются сразу – перед взором автора-повествователя и читателя предстает Москва.
Замысловатый маршрут Кривой, с многочисленными остановками, Ване растолковывает все тот же Горкин: “Уж так привыкла”. Это – символ традиции. Когда-то лошадь возила прабабушку Устинью: “Сколько годов, а Кривая все помнит”. Кривая – хранительница родовой памяти. Горкин, “разумеющий” поведение лошади, делает и семилетнего Ваню причастным этой памяти, а значит, традиции. “…Прабабушка твоя Устинья все тут приказывала пристать, на Кремль глядела Поглядим и мы”.
История любого рода тесно связана с судьбой страны и ее народа. Московский Кремль вводит тему исторической памяти. Маленький Ваня – наследник родовой и исторической памяти, будущий хранитель традиций.
Когда он смотрит на Кремль, в нем просыпается чувство национального, русского: “Это – мое, я знаю. И стены, и башни, и соборы были во мне всегда, И дым пожаров, и крики, и набат… – все помню! все мнится былью, моею былью… – будто во сне забытом”. Панорама Кремля показана с моста. “Высота-то кака, всю оттоль Москву видать”. Пространственная перспектива переходит во временную и, сливаясь с ней, превращается в “даль лет”.
Повествовательная ткань приобретает дополнительный смысловой оттенок, если учесть, что эти строки были написаны автором после кровавой революции и гражданской войны. Дымка времени окутала уже не только “бунты, и топоры, и плахи, и молебны”, но и тот далекий день, когда купола храма Христа Спасителя, еще бескрестные, золотились сквозь стропила лесов. В поэтике Шмелева таким образом возникает самый важный мотив – мифологический, сказочный, фольклорный.
В этот сказочный и, в то же время реальный, мир органически вписывается и Мартын-плотник, “доказавший себя государю”, и Кривая, и Кремль, который “и татары жгли, и поляки жгли, и француз жег, а наш Кремль все стоит. И довеку будет”. Кремль предстает читателю в сияющей золотисто-розовой гамме, залитый “священным, дымно-голубоватым светом: будто кадят ладаном”. В подобных традициях выдержано и красочное описание Постного рынка.
Общий тон всего описания “великого торга” – “Сколько же!”. “Широка Россия, без весов, на глаз” (глава “Рождество”). То же и здесь: клюква – ведрами, горох – мешками, капуста, соленые арбузы, мед – кадками, огурцы ловят ковшами, морковки – вороха, кисель – противнями, баранка – возами, сахар – стопками, масло – бочками, “грыба” сушеного – горы, соленого – корыта (“грыбами весь свет завалим”), а пряникам вообще нет счета. “Ешь, Москва, не жалко!..” Постный рынок не только богат на россыпи товара (рефреном через все описание: а вот, а вон…), но и россыпи крепкого, острого русского словца. “А, наше вашим… за пуколкой?” – “Пост, надоть повеселить робят-то… Серячок почем положишь?” – “Почем почемкую, потом и потом-каешь!” – “Что больно несговорчив, боготеешь?” “- Гре-шники-черепенники горря-чи. Гор-ря-чи грешнички!..” “- А вот лесная наша говядинка, грыб пошел! – Лопаснинские, белей снегу, чище хрусталю!
Грыбной елараш, винигретные… Похлебный грыб сборный, есть протопоп соборный! Рыжики соленые-смоленые, монастырские, закусочные…
Боровички можайские! Архиерейские грузди, нет сопливей!.. Лопаснинские отборные, в медовом уксусу, дамская прихоть, с мушиную головку, на зуб неловко, мельчей мелких!..” Рынок под стенами Кремля, где представлена вся страна (“Я слышу всякие имена, всякие города России”), размыкает московское пространство.
Рассказ идет уже не только о Москве, но и о всей стране и ее народе. Вместе с Ваней читатель уже столько видел, столько всего попробовал-понюхал, такого наслушался – “кружится голова от гула”. Кажется, “великий торг” в самом разгаре, и вдруг: “Домой пора”. “Кривая идет ходчей.
Солнце плывет к закату, снег на реке синее, холоднее. Благовестят, к стоянию торопиться надо”, – так начинается последняя часть очерка. Все описание Постного рынка будто заключено в рамку. Это рассказ о пути туда и обратно. Не менее символичен эпизод с Кривой, заснувшей на мосту по дороге на рынок. “Ладно, смейся… она поумней тебя…” – говорит Горкин зевакам.
Та же история повторяется и на обратном пути: “Стоим на мосту. Кривая опять застряла. Я оглядываюсь на Кремль: золотится Иван Великий, внизу темнее, и глухой – не его ли – колокол томительно позывает – помни!..” Встретивший и проводивший Ваню Московский Кремль, построенный на холме, возвышается над городом, сообщая высший смысл той жизни, что спешит-суетится внизу. По мысли И. С. Шмелева, на “святой Руси” даже и “постом весело”, а заурядная поездка за покупками на рынок превращается в настоящий праздник. Не менее интересную смысловую нагрузку несет имя старой лошади – Кривая.
В этой связи вспоминаются народные выражения: “Кто прямо едет, дома не ночует”, “В объезд – так к обеду, а прямо – так дай Бог к ночи”, “Куда кривая выведет”. Трагическая гибель отца Вани связана с неистовой скачкой на лошади с не менее показательным именем – Стальная. Главу “Постный рынок” завершает предложение, возвращающее нас к началу повествования: “Кривая идет ровным, надежным ходом, и звоны плывут над нами.
Помню”.
(2 votes, average: 3.50 out of 5)Твір на тему: Один день
Один день