“Он весь – дитя добра и света…” (Образ художника в лирике А. А. Блока)

Как-то в разговоре с Блоком Ахматова передала ему замечание молодого поэта Бенедикта Лившица, “что он, Блок, одним своим существованием мешает писать стихи”. Блок не засмеялся, а ответил вполне серьезно: “Я понимаю это. Мне мешает писать Пев Толстой”. В другой раз, на одном литературном вечере, где они выступали вдвоем, Ахматова сказала: “Александр Александрович, я не могу читать после вас”. Он с упреком в ответ: “Анна Андреевна, мы не тенора”.

Сравнение это, надолго запечатлевшееся в памяти, было, может быть, подхвачено через много лет в стихотворении, где Блок предстает как “трагический тенор эпохи”. Ахматова рассказывает дальше: “Блок посоветовал мне прочесть “Все мы бражники здесь”. Я стала отказываться: “Когда я читаю “Я надела узкую юбку”, смеются”. Он ответил: “Когда я читаю: “И пьяницы с глазами кроликов” – тоже смеются”.

Когда я думаю о Блоке, Когда тоскую по нему, То вспоминаю я не строки,

А мост, пролетку и Неву… Наверное, эти стихи связываются с обликом неповторимого поэта России оттого, что он сумел с редкой художественной силой и убедительностью выразить в своем творчестве и себя, и то время, в которое жил. Личное и общественное так тесно переплелись в его поэзии, что их невозможно отделить друг от друга.

Гоголевская птица-тройка преображается у Блока в “степную кобылицу” в цикле “На поле Куликовом”. И вечный бой! Покой нам только снится

Сквозь кровь и пыль… Летит, летит степная кобылица И мнет ковыль…

И нет конца! Мелькают версты, кручи… Остановись! Идут, идут испуганные тучи, Закат в крови!

Когда читаешь эти стихи, возникает ощущение, что бешеная, захлебывающаяся скачка, которую невозможно остановить, должна завершиться катастрофой. Россия неудержимо несется к своим страшным годам. Это прозрение Блока особенно подчеркивается последними строками, которые означают уже не только человеческий бунт, но и бунт неба. У Блока много печальных, тревожных стихов. Он жил в такое время, когда невозможно было ограничиться “мягкой” лирикой, описаниями красот природы и любовных страданий.

Поэт спешил жить. И мечтал охватить своими стихами буквально все. О, я хочу безумно жить, Все сущее – увековечить,

Безличное – вочеловечить, Несбывшееся – воплотить! “Над городами стоит гул, в котором не разобраться и опытному слуху, – писал Блок в своем известном докладе “Народ и интеллигенция”, – такой гул, какой стоял над татарским станом в ночь перед Куликовской битвой, как говорит сказание”.

После Октябрьской революции поэт снова вспомнил о “грозном и оглушительном гуле, который издает поток… Всем телом, всем сердцем, всем сознанием – слушайте Революцию”. К этому гулу он прислушивался, когда писал “Двенадцать”: “Во время и после окончания “Двенадцати” я несколько дней ощущал физически, слухом, большой шум вокруг – шум слитный…” Пусть душит жизни сон тяжелый,

Пусть задыхаюсь в этом сне… “Блок ждал Командора, – записала Ахматова в своих дневниках. – Это ожидание – также признак людей, обреченных погибнуть вместе со старым миром и чувствующих приближение гибели”. Конечно, тонко чувствующая поэтесса меньше всего думала об идеологической концепции стихов Блока, о его личном отношении к переменам в России.

Тут все и несколько проще, и несколько сложнее. Ведь настоящий художник – нерв эпохи, провод, по которому пропускает свой ток современность. Рожденные в года глухие Пути не помнят своего. Мы – дети страшных лет России – Забыть не в силах ничего.

Любовь несовместима с жалостью, она же давала поэту твердую веру в Россию, в то, что она выстоит, не погибнет, несмотря на кровь и страдания. Пусть будет больше одной слезой, но все равно все те же “лес и поле, да плат узорный до бровей” – у России. Кровавый отсвет от дней войны и “дней свободы” не может затуманить ее “прекрасные черты”. Вообще-то поэт – всегда романтик. Особенно такой поэт, каким был Блок.

Вечный поиск красоты, которому он посвятил всего себя, наложил отпечаток и на его творчество, на его художественное мастерство. Скамья ладьи красна от крови Моей растерзанной мечты, Но в каждом доме, в каждом крове Ищу отважной красоты.

Ю. Тынянов писал: “Блок – самая большая лирическая тема Блока. Об этом лирическом герое и говорят сейчас. Он был необходим, его окружает легенда, и не только теперь – она окружала его с самого начала, казалось даже, что она предшествовала самой поэзии Блока…” Как здорово сказано: Блок – тема Блока!

Тема самопознания важна для истинного писателя; познав себя, человек познает вселенную. Образ художника всегда многопланов и всегда глубоко индивидуален. Простим угрюмство – разве это Сокрытый двигатель его?

Он весь – дитя добра и света, Он весь – свободы торжество!