Пьер Безухов и Андрей Болконский

Жить нужно не для себя и не для других, а со всеми и для всех. (Н. Федоров)

На мой взгляд, это высказывание во многом перекликается с романом-эпопеей Толстого и находит в произведении свое отражение.

Наиболее полно высказывание Н. Федорова можно раскрыть, следя за судьбами двух очень значимых героев “Войны и мира” – Пьера и Андрея Болконского.

Оба этих героя, по-моему, побывав в обеих крайностях жизни (только для себя и только для других), в конце приходят к выводу именно о том, что “жить нужно… со всеми и для всех”.

“Ты жил для себя и говоришь, что этим чуть не погубил свою жизнь, а узнал счастие только, когда стал жить для других. А я испытал противуположное. Я жил для славы…

Так я жил для других и не почти, а совсем погубил свою жизнь. И с тех пор стал спокоен, как живу для одного себя” – эти слова Андрея Болконского, обращенные к Пьеру, во многом показывают читателю различие взглядов и характеров героев. Но эти взгляды не остаются неизменными.

Андрей под небом Аустерлица понимает, что “все пустое, все обман, кроме этого бесконечного неба”, что “нет ничего, кроме тишины, успокоения”. И такой взгляд Болконского на мир вполне обусловлен: стоит лишь вспомнить, насколько было отвратительно ему светское общество, где молодому князю приходилось бывать, и становится понятно, что мнение человека, увидевшего чистоту и ясность голубого неба, о лживой и притворной земной жизни лучше не станет. Лживая и притворная жизнь, ложь и притворство для того, чтобы каждому было приятно и удобно, то есть жизнь для всех. Таково существование, например, Анны Шерер. Конечно, жизнь Болконского “для всех” совсем иная, но “любовь к другим, желание сделать для них что-нибудь, желание их похвалы” заменяются в душе Андрея стремлением избегать угрызений совести и болезни.

А что же Пьер? С чем связано его изменение взглядов? Несомненно, с масонством, что “есть лучшее, единственное выражение лучших, вечных сторон человечества”.

Две добродетели масонства – любовь к человечеству и щедрость – становятся определяющими в формировании жизни Пьера “для всех”. Граф Безухов ездит по своим имениям, много философствует, даже пытается изменить убеждения князя Андрея… Бывшая жизнь Пьера кажется ему самому чрезмерно грешной, неправедной. “”Вино?

Объедение? Праздность? Леность?

Горячность? Злоба? Женщины?” – перебирал он свои пороки”.

Но уже в данный момент в Пьере мы обнаруживаем истоки для “жизни со всеми и для всех”. Он признает себя одним звеном, одной ступенью “в бесчисленном количестве существ, в которых проявляется блаженство”, то есть герой видит в себе и что-то индивидуальное и незаменимое, и то, что он существует только в неразрывной связи с другими. Это сознание верности жизни “со всеми и для всех” развивается в Пьере, совершенствуется, особенно под влиянием Платона Каратаева. “В середине Бог, и каждая капля стремится расшириться, чтобы в наибольших размерах отражать его.

И растет, сливается, и сжимается, и уничтожается на поверхности, уходит в глубину и опять всплывает” – таково представление Пьера Безухова о жизни в конце романа.

Для князя Андрея идея жизни только “для себя” тоже не осталась совершенной. Но изменение его взглядов происходит более стихийно под влиянием не менее стихийной Наташи Ростовой. Именно “эта девочка, которая хотела улететь в небо”, приводит Болконского к сознанию, что “мало того, что я знаю все то, что есть во мне, надо, чтоб и все знали это… чтобы все они жили со мною вместе”, – слова, почти дословно повторяющие последние строки из высказывания Федорова.

Это неоспоримо подтверждает, что Андрей, да и Пьер тоже, сумели понять, какой должна быть жизнь человека, чтобы в ней было место и для своих собственных интересов, веры, которые должны стать важными и для других людей, узнавших с помощью их такие всеобъемлющие чувства, как любовь и дружба.

Любовь, Божеская любовь… Оба героя в конце концов приходят к ее пониманию, к осознанию ее важности: один – перед ликом счастливой жизни, другой – перед ликом смерти.

“Божеская любовь не может измениться. Ничто, ни смерть, ничто не может разрушить ее. Она есть сущность души”.

Божеская любовь помогает полюбить смерть князю Андрею, эта же любовь дает силы для жизни Пьеру. Да не есть ли эта любовь главная составляющая жизни “со всеми и для всех”? Разве не подразумевает Божественная любовь – любовь ко всему, что создано Богом, то есть и к себе, и к природе, и, конечно, ко всем окружающим?

Разве не есть эта любовь состояние гармонии души и жизни, гармонии между человеком и окружающими, заключающейся в непрерывном взаимодействии и познании, познании счастья ради достижения его?