Природа – это и есть Пастернак

Не правда ли, “Рождественская звезда” – очень спокойное стихотворение. Не скучное, не вялое – именно спокойное: в том смысле, что написано без всякой аффектации. Как и все стихи Пастернака, какое ни прочти. Однако если приглядеться, Пастернак очень даже аффективен – только за него рыдают дожди, беснуются снега, нещадно палит солнце, волнуется листва.

Вместо эмоций Пастернаку дана погода. В знаменитом стихотворении “Зимняя ночь” (“Мело, мело по всей земле / Во все пределы. / Свеча горела на столе, / Свеча горела…”) из прямых высказываний – лишь “жар соблазна”, “скрещенья рук, скрещенья ног” и “падали два башмачка со стуком на пол”. Остальное – свет и тени, капающий воск и пламя свечи, метель.

При этом стихотворение, безусловно, насквозь эротическое – остается только восхищаться тем, как это сделано!

Природа – это и есть Пастернак. Автор растворен в пейзаже. В традиции русских песен: “Как бы мне, рябине, к дубу перебраться” и “Во поле березонька стояла”, “На Муромской дорожке стояли три сосны”, “Зачем солнце рано пало, на дворе густой туман”…

Язык не поворачивается – о себе. Глаза не смотрят внутрь.

Это не я тоскую, это ветер. На даче спят. В саду, до пят Подветренном, кипят лохмотья.

Как флот в трехъярусном полете, Деревьев паруса кипят. Лопатами, как в листопад, Гребут березы и осины.

На даче спят, укрывши спину, Как только в раннем детстве спят. Это “Баллада” (1930), тоже одна из вершин пастернаковского творчества; толковать и комментировать ее – напрасное дело: нам бы настроение почувствовать, скрытое в ней; так ведь и это тоже непросто: …На даче спят под шум без плоти, Под ровный шум на ровной ноте, Под ветра яростный надсад – (…) Льет дождь. Мне снится: из ребят Я взят в науку к исполину, И сплю под шум, месящий глину, Как только в раннем детстве спят.

Слышу так: ровный-слепой-гудящий шум дождя, монотонный-равнодушный-усыпляющий, “месящий глину” (глину месят Перед Тем, как что-то слепить, Перед Всяким творчеством), “взят в науку к исполину” – к кому это, о чем? “Я на земле, где вы живете, / И ваши тополя кипят”; пузыри, кипение, ветер, листва и трава; “я объят / Открывшимся” – совершающимся событием, непрерывным и неостановимым.

Объят, сам находясь не в сознании – “сплю наполовину”. Может быть, это стихи о том, как в нас, каждое мгновение, входит мир, вливается дождем, месит глину, которая ничего не может ни чувствовать, ни знать, из которой что-то и когда-то еще получится… Может быть, об этом? Верил ли Пастернак в Бога?

Да.

Но как он в Него верил? Интимный вопрос, гораздо интимнее, чем о любви. Любовь все же – для двоих, а вера – дело сугубо личное. Все же нам придется влезть.

В 1952 году Пастернака хватил первый инфаркт, и вот появилось стихотворение “В больнице” (1956): что-то случилось с человеком на улице (я, когда впервые читала, думала – машиной сбило), приехала скорая; спасают, но ясно, что не спасут. Наступающая собственная смерть не страшна, хотя вызывает и трепет, и слезы; к ней – везут, реалистичные обстоятельства выглядят торжественно. Действительно – ничего, кроме реальности, но, как и в “Рождественской звезде”, – эта реальность мистически подсвечена.

Милиция, улицы, лица Мелькали в свету фонаря.

Покачивалась фельдшерица Со склянкою нашатыря. Шел дождь, и в приемном покое Уныло шумел водосток, Меж тем как строка за строкою Марали опросный листок. Его положили у входа.

Все в корпусе было полно. Разило парами иода, И с улицы дуло в окно. Так ведь и впрямь бывает: когда ты в особом состоянии духа, взгляд цепляется за подробности, которые приобретают особое значение.

Все проникнуто смыслом.

Тогда он взглянул благодарно В окно, за которым стена Была точно искрой пожарной Из города озарена. Там в зареве рдела застава, И, в отсвете города, клен Отвешивал веткой корявой Больному прощальный поклон. Кстати, в стихотворении ни единого слова о мучениях или боли; лишь полубессознательная, болезненная сосредоточенность, острота и яркость, даже эйфория: О господи, как совершенны Дела твои, – думал больной, – Постели, и люди, и стены, Ночь смерти и город ночной.

Я принял снотворного дозу И плачу, платок теребя.

О боже, волнения слезы Мешают мне видеть тебя. Мне сладко при свете неярком, Чуть падающем на кровать, Себя и свой жребий подарком Бесценным твоим сознавать. Кончаясь в больничной постели, Я чувствую рук твоих жар. Ты держишь меня, как изделье, И прячешь, как перстень, в футляр. Последние мгновения жизни превращаются в молитву, славословие Богу.

Несчастья нет. Есть приятие судьбы, волнение, почти восторг.

Думаю, в современной больнице Пастернак не преминул бы описать и светящийся зеленый прямоугольник с надписью “ЕХ