Прощай, Гульсары! краткое содержание

Айтматов Ч.

Минувшей осенью приехал Танабай в колхозную контору, а бригадир ему и говорит: “Подобрали мы вам, аксакал, коня. Староват, правда, но для вашей работы сойдет”. Увидел Танабай иноходца, а сердце у него больно сжалось. “Вот и свиделись, выходит, снова”, – сказал он старому, заезженному вконец коню. Первый раз он встретился с иноходцем Гульсары после войны.

Демобилизовавшись, Танабай работал на кузне, а потом Чоро, давнишний друг, уговорил ехать в горы табунщиком. Там-то впервые и увидел буланого, круглого, как мяч, малыша полуторалетку. Прежний табунщик Торгой сказал: “За такого в прежние времена в драках на скачке головы клали”. Прошла осень и зима. Луга стояли зеленые-зеленые, а над ними сияли белые-белые снега на вершинах хребтов.

Буланый превратился в стройного крепкого жеребчика. Одна лишь страсть владела им – страсть к бегу. Потом настало время, когда он научился ходить под седлом так стремительно и ровно, что люди ахали: “Поставь на него ведро с водой – и ни капли не выплеснется”. В ту весну высоко поднялась звезда иноходца и его хозяина.

Знали о них и стар и млад. Но не было случая, чтобы Танабай позволил кому-нибудь сесть на своего коня. Даже той женщине.

В те майские ночи у иноходца начался какой-то ночной образ жизни. Днем он пасся, обхаживая кобылиц, а ночью, отогнав колхозный табун в лощину, хозяин скакал на нем к дому Бюбюжан. На рассвете снова мчались они по неприметным степным тропам к лошадям, оставшимся в лощине. Однажды случился страшный ночной ураган, и Гульсары с хозяином не успели к стаду. А жена Танабая еще ночью кинулась с соседями на помощь.

Табун нашли, удержали в яру. А Танабая не было. “Что ж ты, – тихо сказала жена вернувшемуся блудному мужу. – Дети вон скоро взрослые, а ты…” Жена и соседи уехали. А Танабай грохнулся на землю.

Лежал лицом вниз, и плечи его тряслись от рыданий. Он плакал от стыда и горя, он знал, что утратил счастье, которое выпало последний раз в жизни. А жаворонок в небе щебетал… Зимой того года в колхозе появился новый председатель: Чоро сдал дела и лежал в больнице.

Новый начальник захотел сам ездить на Гульсары. Когда увели коня, Танабай уехал в степь, к табуну. Не мог успокоиться.

Осиротел табун. Осиротела душа. Но однажды утром Танабай снова увидел в табуне своего иноходца. Со свисающим обрывком недоуздка, под седлом.

Сбежал, стало быть. Гульсары тянуло к стаду, к кобылам. Он хотел отгонять соперников, заботиться о жеребятах.

Вскоре подоспели из аила двое конюхов, увели Гульсары обратно. А когда иноходец убежал третий раз, Танабай уже рассердился: не было бы беды. Ему стали сниться беспокойные, тяжелые сны.

И когда перед новым кочевьем заехали в аил, он не выдержал, кинулся на конюшню. И увидел то, чего так боялся: конь стоял неподвижно, между задними раскоряченными ногами тяжелела огромная, величиной с кувшин, тугая воспаленная опухоль. Одинокий, выхолощенный. Осенью того года судьба Танабая Бекасова неожиданно повернулась.

Чоро, ставший теперь парторгом, дал ему партийное поручение: переходить в чабаны. В ноябре грянула ранняя зима. Суягные матки сильно сдали с тела, хребты выпирали. А в амбарах колхозных – все под метелку.

Близилось время окота. Отары стали перебираться в предгорье, на окотные базы. То, что Танабай увидел там, потрясло его как гром среди ясного дня. Ни на что особенное он не рассчитывал, но чтобы кошара стояла с прогнившей и провалившейся крышей, с дырами в стенах, без окон, без дверей – этого не ожидал.

Всюду бесхозяйственность, какой свет не видывал, ни кормов, ни подстилок практически нет. Да как же так можно? Работали не покладая рук. Труднее всего пришлось с очисткой кошары и рубкой шиповника.

Разве что на фронте так доводилось вкалывать. И однажды ночью, выходя с носилками из кошары, услышал Танабай, как замекал в загоне ягненок. Значит, началось. Танабай чувствовал, что надвигается катастрофа.

Окотилась первая сотня маток. И уже слышны были голодные крики ягнят – у истощенных маток не было молока. Весна заявилась с дождем, туманом и снегом.

И стал чабан по нескольку штук выносить синие трупики ягнят за кошару. В душе его поднималась темная, страшная злоба: зачем разводить овец, если не можем уберечь? И Танабай, и его помощницы еле держались на ногах.

А голодные овцы уже шерсть ели друг у друга, не подпуская к себе сосунков. И тут к кошаре подъехали начальники. Один был Чоро, другой – районный прокурор Сегизбаев.

Этот-то и стал корить Танабая: коммунист, мол, а ягнята дохнут. Вредитель, планы срываешь! Танабай в ярости схватил вилы… Еле унесли пришельцы ноги. А на третий день состоялось бюро райкома партии, и Танабая исключили из ее рядов.

Вышел из райкома – на коновязи Гульсары. Обнял Танабай шею коня – лишь ему пожаловался на свою беду… Все это Танабай вспоминал теперь, много лет спустя, сидя у костра.

Рядом неподвижно лежал Гульсары – жизнь покидала его. Прощался Танабай с иноходцем, говорил ему: “Ты был великим конем, Гульсары. Ты был моим другом, Гульсары. Ты уносишь с собой лучшие годы мои, Гульсары”. Наступало утро.

На краю оврага чуть тлели угольки костра. Рядом стоял седой старик. А Гульсары отошел в небесные табуны. Шел Танабай по степи.

Слезы стекали по лицу, мочили бороду. Но он не утирал их. То были слезы по иноходцу Гульсары.