|  | 

Собакевич и Чичиков

Талант изображения человека через бытовое его окружение достигает у Гоголя торжества в рассказе о встрече Чичикова с Собакевичем. Этот помещик не витает в облаках, он обеими ногами стоит на земле, ко всему относясь с черствой и трезвой практичностью. Основательность и крепость отличают все в имении Собакевича: “Помещик, казалось, хлопотал много о прочности. На конюшни, сараи и кухни были употреблены полновесные и толстые бревна, определенные на вековое стояние. Деревенские избы мужиков тоже срублены были на диво: не было кирченых стен, резных узоров и прочих затей, но все было пригнано плотно и как следует”.

Все было “упористо, без пошатки, в каком-то крепком и неуклюжем порядке”. Основательность сопровождается тут замечательной безвкусицей и уродством. Дом Собакевича напоминает казарму, какие строят “для военных поселений и немецких колонистов”. Видно, что при его постройке зодчий спорил с хозяином.

Зодчий хотел симметрии, а хозяин порядка. Вышло чтото несуразное и неуклюжее: хозяин “заколотил на одной стороне все отвечающие окна и провертел на место их одно маленькое… Фронтон тоже никак не пришелся посереди дома, как ни бился архитектор, потому что хозяин приказал одну колонну сбоку выкинуть, и оттого очутилось не четыре колонны, как было назначено, а только три”. О характере Собакевича говорит и внутреннее убранство дома.

В гостиной висят картины с изображением греческих полководцев; все эти герои были “с такими толстыми ляжками и неслыханными усами, что дрожь проходила по телу”. Рядом с полководцами разместилась “греческая Бобелина, которой одна нога казалась больше всего туловища тех щеголей, которые наполняют нынешние гостиные”. Мебель в комнатах прочна, неуклюжа и сходна с хозяином: пузатое ореховое бюро на пренелепых ногах – совершенный медведь. “Стол, кресла, стулья – все было самого тяжелого и беспокойного свойства,- словом, каждый предмет, каждый стул, казалось, говорил: “И я тоже Собакевич!” или “И я тоже очень похож на Собакевича!”

Над отделкою таких людей, как Собакевич, природа долго не мудрила, не применяла тонких инструментов, а рубила со всего плеча: “Хватила топором раз – вышел нос, хватила в другой – вышли губы, большим сверлом ковырнула глаза и, не обскобливши, пустила на свет, сказавши: “живет!” Получился человек, похожий на средней величины медведя, во фраке медвежьего цвета, шагающий вкривь и вкось и наступающий постоянно на чужие ноги. В довершение сходства даже звали его Михайлом Семеновичем. “Казалось, в этом теле совсем не было души или она у него была, но вовсе не там, где следует, а как у бессмертного Кощея гдето за горами и закрыта такою толстою скорлупою, что все, что ни ворочалось на дне ее, не производило решительно никакого потрясения на поверхности”. Неуемное насыщение является смыслом существования Собакевича: “У меня когда свинина, всю свинью давай на стол, баранина – всего барана тащи, гусь – всего гуся!

Лучше я съем двух блюд, да съем в меру, как душа требует”. И “мера” его “души” на этот счет безмерна. На завтраке у полицмейстера Собакевич наметил для себя гигантского осетра и “в четверть час# с небольшим доехал его всего”.

Когда хозяин и гости вспомнили об этом “произведении природы”, от него остался один хвост, “а Собакевич пришипился так, как будто и не он, и, подошедши к тарелке, которая была подальше прочих, тыкал вилкою в какуюто сушеную маленькую рыбку. Отделавши осетра, он сел в кресла и уж более не ел, не пил, а только жмурил и хлопал глазами”. “Душа” его впала в блаженное оцепенение. Противник “высоких материй”, Собакевич обо всем, что не связано с его практическим интересом, судит е топорной прямолинейностью. Просвещение – вредная выдумка. Люди все – воры и разбойники: “Я знаю всех: это все мошенники, весь город там такой: мошенник на мошеннике сидит и мошенником погоняет.

Все христопродавцы. Один там только и есть порядочный человек: прокурор; да и тот, если сказать правду, свинья”. В своих пределах Собакевич умен. Без труда он угадывает хитрый замысел Чичикова и вступает с ним в торговлю.

Тут-то и обнаруживается вдруг странный парадокс, неожиданный штрих в характере Собакевича. На него ведь был уже “тонкий” намек при описании картин в гостиной: “Между крепкими греками, неизвестно каким образом и для чего, поместился Багратион, тощий, худенький, с маленькими знаменами и пушками внизу и в самых узеньких рамках”. Вспомним тощенькую супругу у толстого Собакевича!

В узком деле торговли и корыстного интереса прорывается какойто намек на его проницательность и даже на поэтический талант. Торгуясь с Чичиковым, он забывает, каким “товаром” владеет, и расписывает достоинства мертвых, как живых. “Да чего вы скупитесь? – сказал Собакевич.- Право, недорого! Другой мошенник обманет вас, продаст вам дрянь, а не души; а у меня что ядреный орех, все на отбор: не мастеровой, так иной какойнибудь здоровый мужик. Вы рассмотрите: вот, например, каретник Михеев! ведь больше никаких экипажей и не делал, как только рессорные. И не то как бывает московская работа, что на один час,- прочность такая, сам и обобьет, и лаком покроет!..

А Пробка Степан… Максим Телятников… А Еремей Скороплехин!” и т. д. Поэтическая тирада Собакевича – целая поэма о силе, таланте и сметливости русского народа. И неспроста она приводит Чичикова в изумление: в этом медведе, закоренелом мизантропе и черством кулаке вдруг откуда ни возьмись обнаруживается и “сила речи”, и живость воображения, и “дар слова”.

Выходит, что Собакевич – “родня” Чичикову не только по скупости и деловой хватке, но и по русскому “пересолу”, на пределе которого обнаруживаются в искаженной и помраченной душе возможности ее выпрямления и возрождения. Ведь и Чичиков так же срывается, как Собакевич. Вспомним, например, “странное” распоряжение, которое “зарапортовавшийся” Чичиков отдает Селифану, забывая, какой “товар” он приобрел: “собрать всех вновь переселившихся мужичков, чтобы сделать всем лично поголовную перекличку”.

Точно так же “зарапортовался” в разговоре с председателем гражданской палаты и Собакевич, подтверждая правоту русской пословицы “На всякого мудреца довольно простоты”. “Да что ж вы не скажете Ивану Григорьевичу,- отозвался Собакевич,- что такое именно вы приобрели; а вы, Иван Григорьевич, что вы не спросите, какое приобретение они сделали? Ведь какой народ! просто золото. Ведь я им продал и каретника Михеева”.- “Нет, будто и Михеева продали? – сказал председатель.- Я знаю каретника Михеева: славный мастер; он мне дрожки переделал.

Только позвольте, как же… Ведь вы мне сказывали, что он умер…” – “Кто, Михеев умер? – сказал Собакевич, ничуть не смешавшись.- Это его брат умер, а он преживехонький и стал здоровее прежнего. На днях такую бричку наладил, что и в Москве не сделать.

Ему, понастоящему, только на одного государя и работать”. Так неожиданно в Собакевиче проглядывают два бессмертных сочинителя – Хлестаков и Ноздрев, а заодно с ними и искусный актер Чичиков. “Да будто один Михеев! – продолжает вошедший в раж Собакевич.- А Пробка Степан, плотник, Милушкин, кирпичник, Телятников Максим, сапожник,- ведь все пошли, всех продал!” А когда председатель спросил, зачем же они пошли, будучи людьми необходимыми для дому и мастеровыми, Собакевич отвечал, махнувши рукой: “А! так просто, нашла дурь: дай, говорю, продам, да и продал сдуру!” Засим он повесил голову так, как будто сам раскаивался в этом деле, и прибавил: “Вот и седой человек, а до сих пор не набрался ума”.

1 Star2 Stars3 Stars4 Stars5 Stars (1 votes, average: 5.00 out of 5)

Твір на тему: Собакевич и Чичиков




Собакевич и Чичиков
Copyright © Школьные сочинения 2019. All Rights Reserved.
Обратная связь: Email