Современник времени
Имя Юлия Анатольевича Халфина хорошо известно не только московским учителям. Помимо школьных уроков в течение долгого времени он ведет домашний кружок по литературе, который с удовольствием посещают школьники разных возрастов. Сегодня мы печатаем две работы учеников Ю. Халфина, которые были подготовлены и обсуждены на занятиях этого кружка.
Обе они посвящены теме времени в поэзии Мандельштама.
Отношение Мандельштама к категории времени сложное.
В статье С. Аверинцева о поэте есть такие строки: “Поэзия, по Мандельштаму, – пространство даже не трехмерное, а четырехмерное… иначе ему не освоить полноты измерений своего мира”. В этом ключ к пониманию темы времени в поэзии Осипа Мандельштама. Поэт постоянно выходил за рамки реального мира, поэтому такие понятия, как время и пространство, не являлись для него только системой координат, в которые заключена жизнь.
Они не являлись причинами перемен в мире, но, наоборот, их изменение – это следствие совершаемой над ними работы. Пространство и время стали всего лишь явлениями в ряду других явлений, такими же как любовь, звездная ночь, ветер. В этом заключается неповторимость поэзии Мандельштама.
Кто до него мог бы назвать время “царственным подпаском”?
Поэт слышал шум времени, слышал дыхание вечности. Об этом есть уже в первом сборнике:
Я слышу, как она растет, И полуночным валом катится. (“Не говорите мне о вечности…”)
Об этом есть в прозе (“Шум времени”) и в более поздних стихотворениях:
В ком сердце есть – тот должен слышать, время, Как твой корабль ко дну идет. (“Сумерки свободы”)
Время в поэзии Мандельштама делится на историческое и внеисторическое.
Время историческое поэт переживал как свою биографию. Относился к нему как к своему прошлому: “Мне хочется говорить не о себе, а следить за веком, за шумом и прорастанием времени” (“Шум времени”). От личного прошлого он отталкивался, отделял себя от него, его память была “враждебна всему личному”.
Событиями в биографии Мандельштама были восстание декабристов, “имперский” Петербург, революция и одновременно античность, Рим, Венеция, эпоха Просвещения. Он ощущал, как безвозвратно уходит время:
И содроганья теплых птиц Улавливаю через сети, И с истлевающих страниц
Притягиваю прах столетий.
Внеисторическое время – это вечность. Это время не течет, оно пребывает само в себе. История же находится в постоянном движении. Если человек плывет по ее течению, то каждое мгновение для него могут меняться ценности, отношение к вещам. Как человек Мандельштам, конечно же, жил в реальном времени, но как Поэту ему открылось откровение вечности, он мерил вечностью жизнь.
Надо заметить, что Мандельштам относился к вечности гораздо серьезнее, чем некоторые его предшественники. Для него это была не абстрактная категория, но реально существующая безмерная величина. Понять ее до конца невозможно, приближаться к ней опасно:
Но слишком дорого поплатится, Кто слишком близко подойдет…
Мандельштам не жил в вечности (так как жить в вечности – значит жить в неподвижности, то есть вообще не жить), но “подражал ее методам”. Он был способен переживать историческое время отстраненно, существуя вне его: “Нет, никогда ничей я не был современник…” Время само по себе оказалось для него предметом объективизации.
Попытки “освободиться” от времени совершались многими писателями и художниками XIX века. Достоевский нарушал его линейное течение, смешивая сон с реальностью. Тургенев вступал в диалог с историческими и литературными событиями разных времен, при этом стараясь уловить быстротекущие мгновения своей эпохи. Эти мгновения, движение истории он воплощал в личностях своих героев.
Преимущество Мандельштама в том, что он был свободен от условностей времени. Он входит в “совершенно иную, просторную сферу исторического бытия”. Стихотворение “Декабрист” тому подтверждение.
Поэт не воплощал время в человеке, не ограничивал его героем, но, нанизывая детали времени друг на друга, раскрывал всю его полноту – и историческую, и человеческую.
Особенно глубоко историческое время переживалось поэтом в 20-е годы. Это был момент в истории, о котором Мандельштам сказал: “Время вспахано плугом”. Все его подземные пласты оказались в XX веке на поверхности, открылись новому взгляду. “Внезапно все стало достоянием общим.
Идите и берите… Слово стало не семиствольной, а тысячествольной цевницей, оживляемой сразу дыханием всех веков” (“Слово и культура”).
В стихах этого периода, составляющих заключительную часть сборника “Tristia”, каждое стихотворение – живое время из разных эпох человеческой культуры, порой смешанных между собой. К примеру, в стихотворении “Вернись в смесительное лоно…” слились в один метасюжет (термин С. Аверинцева) библейская Лия, Троя и Иудея.
Важно отметить, что если историческое время Мандельштам переживал как личное прошлое, то настоящий момент, свой век, свою эпоху он скорее воспринимал как живого собеседника, иногда враждебно настроенного, таящего угрозу, иногда – растерянного, жалкого. Веку-врагу поэт готов был сопротивляться, находить в себе мужество не быть с ним заодно:
Мне на плечи кидается век-волкодав, Но не волк я по крови своей: Запихай меня лучше, как шапку, в рукав
Жаркой шубы сибирских степей…
К веку-другу он испытывал сострадание:
Кто время целовал в измученное темя, – С сыновьей нежностью потом Он будет вспоминать, как спать ложилось время В сугроб пшеничный за окном.
И это было не панибратство в отношении времени, а общая судьба:
О, глиняная жизнь! О, умиранье века! Боюсь, лишь тот поймет тебя,
В ком беспомощная улыбка человека, Который потерял себя.
(2 votes, average: 3.00 out of 5)Твір на тему: Современник времени
Современник времени