Своеобразие трактовки образа Иуды в повести Л. Андреева “Иуда Искариот”

Л. Андреев был художником, “живущим в мифе и мифом”. С одной стороны, обращение к мифу было способом приобщения к “душе мира”, выходом из собственного “я” на просторы мирозданья, с другой – давало новые средства и способы художественного отражения действительности. Евангельский миф писатель наполняет новым содержанием. Например, в толковании образа Иуды Искариота в одноименном рассказе Андреев следует не за Евангелием и его интерпретаторами, произносившими это имя с отвращением и страхом: “погибшая душа предателя”, “душа, запятнанная смертным грехом”, “страшная личность”, а за авторами апокрифов, в которых “в христианских ересях кипевшая мысль возвеличивала и возводила его на престол небесный”. Вопреки евангельской трактовке, Иуда являлся самым чистым и посвященным из всех учеников Христа.

Образом Иуды автор иллюстрирует “загадку двух личин”. В разных ситуациях и разными средствами раскрываются две натуры Иуды: одна – “ядовито-колючая”, другая – “ядовито-раздавленная”. Средством раскрытия служит описание лица Иуды, его голоса, противопоставление внутренней крепости и силы внешней слабости и болезненности.

Столь же двойственен и внутренний мир Иуды: с одной стороны, он убежден в правильности своих представлений о людях, с другой – надеется на чудо, жаждет оказаться неправым. У Андреева нет противопоставления между Иудой и Христом, их объединяет страдание, на которое обрекает любовь. Любовь Иисуса к людям абстрактна, множественность объекта лишает ее конкретики и силы, в то время как любовь Иуды к Христу конкретна, действенна, отличается силой и глубиной. Несмотря на внешнюю противоречивость, Иуда духовно столь же цельная личность, как и Христос. Автор ставит их рядом, дерзко заявляя об их равенстве перед лицом вечности.

Во время своих странствий с Учителем Иуда мучительно переживает его холодность, но после совершения того, что люди назвали предательством, ощущает себя братом Иисуса, неразрывно связанным с ним общей мукой и одной целью: “Я иду к тебе, – бормочет Иуда, – потом мы вместе с тобою, обнявшись, как братья, вернемся на землю”. Как братья, неразлучны они, “дико связанные общностью страданий”, – эту важную для писателя мысль подтвердит его картина “Цари иудейские”, на которой Христос и Иуда изображены под одним мученическим венцом. Предательство Андреевского Иуды – предательство лишь по факту, а не по существу. Истинный смысл деяния Иуды в повести – спасение дела Христа и мира путем изменения сознания человечества, то есть создание новой реальности в духовном бытии человечества. “Если это не предательство, то что же тогда предательство? – удивленно спрашивает педантичный Фома. – Другое, другое, – торопливо сказал Иуда”.

В повести Андреев принципиально отказывается от образа Бога-Отца, как известно, играющего в евангельской версии роль инициатора всех событий. В произведении Андреева Бога-Отца нет. Распятие Христа с начала и до конца продумано и осуществлено Иудой, и им взята на себя полная ответственность за совершенное. И Иисус не препятствует замыслу Иуды, подобно тому, как в Евангелии он подчиняется решению Отца. Автор отдал Иуде-человеку роль Бога-Отца, закрепив эту роль несколько раз повторенным обращением Иуды к Иисусу: “сыночек”, “сынок”.

Иуда Андреева ощущает себя хозяином новой, христианской, вселенной, созданной именно его усилиями. “Теперь все время принадлежит ему…”, “Теперь вся земля принадлежит ему…”, “Вот останавливается он и с холодным вниманием осматривает новую, маленькую землю”. Именно потребность в творчестве и способность к нему, в сознании самого Иуды, отличает его от остальных апостолов, которых он презирает за неумение и нежелание сделать ни одного самостоятельного шага. “Зачем тебе душа, если ты не смеешь бросить ее в огонь, когда захочешь!” – в ярости кричит Иуда Иоанну, подтверждая своим поведением, что человек способен стать творцом своей судьбы. В Андреевском герое воедино слились мечтатель и мученик.

Ему хорошо известны и трусость учеников Иисуса, и ненадежность толпы, но он мечтает о преображении “страшного” народа в “прекрасный”, надеется на это до последней возможности: “А вдруг они поймут? Еще не поздно, Иисус еще жив!”. Иуда верит, что мучения Христа и его собственные приобретут высокий духовный смысл, разбудят сознание людей и вернут их к нравственным истинам. Но полноправного, свободного творца видит в Иуде не только он сам, но и автор произведения.

Субъективная позиция автора, как правило, находит воплощение в сознании повествователя. И повествователь совпадает с Иудой в признании за его чудовищным поступком целесообразности и творческой победы человеческой мысли. “Осанна! Осанна!” – кричит сердце Искариота. И торжественной осанной победившему христианству звучит в заключении повести слово повествователя о Предателе Иуде.

В нем присутствует предательство как факт. Но повествователь несет читателю весть о другом. Высокая поэтическая стилистика заключения, ликующая интонация – результат осмысления в ретроспективе мировой истории – говорят о несравненно более значимых для человечества вещах – наступлении новой эры, которое нельзя отделить от поведения Иуды.

Философская повесть Л. Андреева – о решающей роли свободного творческого разума человека в судьбах мира, о том, что полноправным созидателем новой реальности – исторической, духовной, художественной, является Человек.