Сюжетные особенности в романе А. П. Платонова “Чевенгур”

Роман Андрея Платонова “Чевенгур” можно назвать антиутопией. Жанр во многом определяет язык произведения, далекий от литературной правильности и сочетающий в себе разговорную речь малообразованных рабочих и крестьян с канцелярско-бюрократическими оборотами. Нобелевский лауреат поэт Иосиф Бродский очень точно заметил, что Платонов “писал на языке данной утопии, на языке своей эпохи”. В романе описана фантастическая Чевенгурская коммуна, где коммунизм уже наступил.

Здесь главный герой романа Александр Дванов нашел общество, состоящее, включая его самого, только из одиннадцати полноправных членов – единственных оставшихся в живых и годных для коммунизма жителей города, да еще “прочих” – пришедших в коммуну бродяг “Буржуев” и “полубуржуев”, то есть практически все прежнее население города, коммунары истребили в результате двух массовых расстрелов. В храме заседает ревком, Солнце объявлено всемирным пролетарием, доставляющим все необходимое для жизни (тут можно вспомнить утопический “Город солнца” Томаса Кампанеллы), труд упразднен как пережиток жадности и эксплуатации. На субботниках жители не создают никаких новых материальных ценностей, а только перемещают, сдвигая воедино, уже существующие, оставшиеся в наследство от истребленной буржуазии. Коммунизм для обитателей Чевенгура самоочевиден и самоосуществим, поскольку “когда пролетариат живет себе один, то коммунизм у него сам выходит”. “Прочие” же, хотя и “распоследние пролетарии”, но, по мнению чевенгурского диктатора Прошки Дванова, брата Саши, “хуже пролетариата”, так как – “безотцовщина”, “не русские, не армяне, не татары, а – никто”, потому что “они нигде не жили, они бредут” . Согласно авторской характеристики, эти люди “были подобны черным ветхим костям из рассыпавшегося скелета чьей-то огромной и погибшей жизни”.

В этом образе – реальная трагедия гражданской войны, во время которой была выбита значительная часть населения, и в России появилось очень много “прочих” – беспризорных сирот, бродяг, нищих, словом, тех, кого именуют “деклассированные элементы”. Здесь проявились пагубные следствия политики “военного коммунизма” – первоначальной попытки построить коммунизм в условиях военного времени на принципах строгой, казарменной регламентации жизни общества и с широким применением террора как средства избавления от “классово чуждых” лиц. В “Чевенгуре” Платонов попытался понять, каким может быть социализм и коммунизм, построенный руками самых последних и обездоленных пролетариев в экономически отсталой, потрясенной и разрушенной гражданской войной стране. И получил ту же модель “военного коммунизма”, но уже в предельной, доведенной до абсурда форме.

Мощь “прочих”, по определению писателя, – в их “кажущейся немощи”, которая в действительности “была равнодушием их силы”. Все чевенгурцы свободны от собственности, от морали, от истории, и потому их легко могут использовать для коммунистического эксперимента вождь-фанатик Чепурный, готовый “поправить” Маркса, Ленина или Троцкого, хотя их сочинений никогда в жизни не читал, и расчетливый инквизитор Прошка Дванов. Они выбрасывают лозунг “равенства в нищете”: “. .Лучше будет разрушить весь благоустроенный мир, но приобрести в голом виде друг друга, а посему, пролетарии всех стран, соединяйтесь скорее всего!” Однако беда в том, что “жизнь прочих была безотцовщиной – она продолжалась на пустой земле без того первого товарища, который вывел бы их за руку к людям, чтобы после своей смерти оставить людей детям в наследство – для замены себя”.

Чевенгурцы несут в себе надежду, “уверенную и удачную, но грустную как утрата. Эта надежда имела свою точность в том, что если главное – сделаться живым и целым – удалось, то удастся все остальное и любое, хотя бы потребовалось довести весь мир до его последней могилы”. Эта программа реализуется в Чевенгуре закономерным финалом, когда почти все члены коммуны, кроме братьев Двановых, гибнут от сабель и пуль белогвардейцев.

Созданный в Чевенгуре революционный заповедник “военного коммунизма” оказался нежизнеспособным Тем самым писатель утверждает, что социализм и коммунизм нельзя построить на нищете, на полном отрицании культурной традиции, начиная с “голого человека на голой земле”. Он показал утопичность мечты о “чистом коммунизме”, основанном только на единении “пролетариев” и “прочих” между собой и с природой при полном отказе от какой-либо трудовой деятельности. А ведь именно такие представления о будущем “коммунистическом рае” действительно были широко распространены в народе Чевенгурская коммуна – это утопия, но утопия, составленная из реальных черт России эпохи “военного коммунизма” и начала нэпа. Платонов демонстрировал читателям несостоятельность взглядов на революцию как универсальный способ последнего и окончательного разрешения всех вопросов бытия.

Он доказывал, что нельзя подогнать живую жизнь под готовый коммунистический идеал, выведенный чисто умозрительно и не опирающийся на конкретную действительность. В финале “Чевенгура” Саша Дванов на коне. Пролетарская Сила скрывается на дне озера, чтобы, подобно былинному богатырю Святогору, в недрах земли ждать часа, когда он вновь будет призван своим народом.

А брат Саши Прошка из озабоченного материальным преуспеянием начетчика-коммуниста превращается в бескорыстного искателя своего пропавшего брата, раскаявшись в прежнем корыстолюбии. Однако время, когда писатель кончал роман, 1929 г, не располагало к оптимизму и давало мало шансов на то, что чистая душа Саши Дванова будет востребована обществом, а многочисленные Прошки Двановы, сформировавшие костяк нового господствующего класса, переродятся к лучшему. В “Чевенгуре” Платонов запечатлел реальность не только начала, но и конца 20-х годов, с насильственной коллективизацией и раскулачиванием, с выколачиванием хлебозаготовок продотрядевскими методами. Вполне актуально звучали тогда слова кузнеца Сотых, предрекавшие и будущую гибель чевенгурской коммуны, и неудачу попыток построить справедливое социалистическое общество на костях крестьян! “Оттого вы и кончитесь, что сначала стреляете, а потом спрашиваете…

Мудреное дело землю отдали, а хлеб до последнего зерна отбираете; да подавись ты сам такой землей. Мужику от земли один горизонт. Кого вы обманываете-то?”.

Так в романе сливается воедино реальность “военного коммунизма” и сталинской коллективизации, а утопия как бы обретает черты современной писателю действительности.