Ты вечен

История Нобелевской премии 1933 года по литературе подробно, от ожидания до постпобедных размышлений, описана самим лауреатом – Иваном Алексеевичем Буниным – в очерке “Нобелевские дни”, а также в книге В. Н. Муромцевой-Буниной “Беседы с памятью”. Взгляд на Бунина со стороны в эти дни можно найти в “Грасском дневнике” Г. Н. Кузнецовой.

А в официальном сообщении говорилось:

“Решением Шведской Академии от 9 ноября 1933 года Нобелевская премия за этот год Присуждена Ивану Бунину за правдивый артистический талант, с которым он воссоздал в художественной прозе типичный русский характер” (выделено нами; цитируется в переводе с французского Н. М. Любимова по книге: Бабореко Александр. Бунин: Жизнеописание. М.: Молодая гвардия, 2004.

С. 301-302. (ЖЗЛ). Из этого же издания взят ряд фотографий для оформления этого номера. – Ред. ).

В слове, сказанном по случаю вручения ему премии, Бунин краток. В то время Нобелевская речь имела, по сути, застольный характер (за сто лет существования она несколько раз трансформировалась; нынешние лауреаты обязаны произнести лекцию с изложением своих художественных и идейных принципов, тем подтверждая свое право на такую высокую оценку).

В “Нобелевских днях” Бунин приводит свою речь полностью (в тексте по-французски так, как она была произнесена в Стокгольме, в примечаниях дан русский оригинал, его и воспроизводим по изданию: Бунин И. А. Публицистика 1918-1953 годов. М., 1998. С. 403-404).

Трудно определить жанр Нобелевской речи как таковой. Это и писательская программа, изложение своих принципов и взглядов, и рассказ о своей стране и нации, и обращение к коллегам и читателям, и творческое завещание – писатель всегда, каждым своим словом, создает некое произведение. Но всегда – рассказ о себе, о том, что побудило его стать писателем, утвердиться в своем призвании, не сломаться вследствие лишений, преследований и искушений (можно сказать, победить время). Нобелевская речь обычно – пример победы свободной личности над жестокостью власти и равнодушием общества.

Поэтому, вероятно, эти речи порой пафосно-торжественны…

Хотя, согласно завещанию Нобеля, первым лауреатом премии по литературе был определен его любимый писатель Лев Толстой, из-за упорных заявлений Льва Николаевича о невозможности принять любую премию по личным убеждениям первым русским писателем стал Бунин. Его речь открывает русскую тему, русскую традицию в истории этой премии: “Но думал ли я девятого ноября только о себе самом? Нет, это было бы слишком эгоистично…”

И если сегодняшняя критика работы Нобелевского комитета основывается главным образом на том, что часто премии присуждаются по идеологическим соображениям, а писатель становится политической фигурой, с гениальным Буниным – при внешне политизированной ситуации – все чисто. Отметим: при вручении премий за 1933 год зал Академии был украшен, против правил, только шведскими флагами – из-за нашего изгнанника, “лица без гражданства”.

О том, как Иван Алексеевич произносил свою речь, вспоминает Галина Кузнецова: “Речи начались очень скоро. И. А. говорил, однако, очень поздно, после того, как пронесли десерт… Он говорил отлично, твердо, с французскими ударениями, с большим сознанием собственного достоинства и временами с какой-то упорной горечью.

Говорили, что, благодаря плохой акустике, радиоприемнику и непривычке шведов к французскому языку, речь его была плохо слышна в зале, но внешнее впечатление было прекрасное. Слово exilé (франц. изгнанник. – Ред. ) вызвало некоторый трепет, но все обошлось благополучно”.

Не обошли своим вниманием это присуждение и в большевистской России. 29 ноября 1933 года в “Литературной газете” появилась заметка “И. Бунин – нобелевский лауреат” (особенности орфографии по возможности сохраним):

“По последним сообщениям, нобелевская премия по литературе за 1933 год присуждена белогвардейцу-эмигранту И. Бунину.

Факт этот ни в какой степени не является неожиданностью для тех, кто пристально присматривается в течение последнего времени к подозрительной возне в литературном болоте эмиграции. Возня эта заметно усилилась с тех пор, как в 1932 году был пущен слух, что очередная премия по литературе будет отдана… Максиму Горькому.

Наивные Митрофанушки всерьез поверили, что буржуазная академия, для которой даже Л. Толстой оказался в свое время слишком страшным радикалом, увенчает нобелевскими “лаврами” пролетарского писателя, беспощадно разоблачающего ложь и гниль капиталистического строя и призывающего массы под знамена ленинизма!

В противовес кандидатуре Горького, которую никто никогда и не выдвигал, да и не мог выдвинуть, белогвардейский Олимп выдвинул и всячески отстаивал кандидатуру матерого волка контрреволюции Бунина, чье творчество особенно последнего времени, насыщенное мотивами смерти, распада, обреченности в обстановке катастрофического мирового кризиса, пришлось, очевидно, ко двору шведских академических старцев” (цит. по: