Все писательские семьи похожи?

Трюизм: написанное о жизни и творчестве Льва Николаевича Толстого может стать основой целой библиотеки. Но, наверное, не меньше написано и об окружении Толстого, прежде всего о его родных и близких.

Особая тема – отношения Льва Николаевича с его законной и единственной супругой: диапазон жанров здесь безграничен – от публикации потрясающе интересных, литературно блистательных дневников самой Софьи Андреевны до анекдотов и сплетен, как водится.

И при таких обстоятельствах самое здравое, тем более в “Листках календаря”, – пройти по фактам и датам, воспользоваться, как положено, хронологическим поводом.

145 лет назад, в середине сентября 1862 года 34-летний Лев Толстой пишет своей любимой корреспондентке, двоюродной тетке Александре Андреевне:

“Помните ли, любезный, дорогой друг Alexandrine, вы мне говорили: когда-то вы так же напишете, как Вл. Иславин написал Катерине Николаевне, что вы любите и женитесь? Теперь я пишу: в воскресенье 23-го сентября я женюсь на Софье Берс, дочери моего друга детства Любочки Исленьевой.

Для того чтобы дать вам понятие о том, что она такое, надо бы было писать томы; я счастлив, как не был с тех пор, как родился. Разумеется, она вас уже знает и любит. Как я буду счастлив еще, когда привезу ее к вам и с замиранием сердца, хотя и с уверенностью, буду наблюдать за впечатлением, которое она произведет на вас”.

Так начался этот семейный союз, продлившийся сорок восемь лет и завершившийся уходом писателя из Ясной Поляны.

Толстой совершил много экстравагантных поступков. Его сравнивали с былинным Святогором, боровшимся ни больше ни меньше как с Тягой земной. Поэтому связывать его последний уход только с семейным конфликтом было бы опрометчиво.

В марте 1863 года – девятнадцатилетняя Софья Андреевна беременна их первенцем, Сергеем, – ее сестра, еще более юная Татьяна, знаменитая Кузминская, получает обширное письмо от супругов. Первые строки написаны Софьей, далее – сам Толстой.

“С ней (Софьей Андреевной. – С. Д. ) случилось странное, а со мной еще более странное приключение. Ты знаешь сама, что она всегда была, как и все мы, сделана из плоти и крови. И пользовалась всеми выгодами и невыгодами такого состояния: она дышала, была тепла, иногда горяча, дышала, сморкалась (еще как громко) и т. д., главное же, владела всеми своими членами, которые, как то руки и ноги, могли принимать различные положения, одним словом, она была телесная, как все мы. Вдруг 21 марта 1863 года в 10 часов пополудни с ней и со мной случилось это необыкновенное событие…”

Жаль, что это письмо нельзя воспроизвести здесь полностью (но его помещают даже в массовых собраниях сочинений Толстого – найдите и прочитайте обязательно).

“В этот день я встал рано, много ходил и ездил. Мы вместе обедали, завтракали, читали… И я был спокоен и счастлив.

В 10 часов я простился c тетенькой и лег один спать. Я слышал, как она отворила дверь, дышала, раздевалась, все сквозь сон… Я услыхал, что она выходит из-за ширм и подходит к постеле. Я открыл глаза… и увидал Соню, но не ту Соню, которую мы с тобой знали, ее, Соню – Фарфоровую!!

Знаешь ли ты эти фарфоровые куколки с открытыми холодными плечами, шеей и руками, сложенными спереди, но сделанными из одного куска с телом, с черными выкрашенными волосами, подделанными крупными волнами, и на которых черная краска стерлась на вершинах, и с выпуклыми фарфоровыми глазами, тоже выкрашенными черным на оконечностях и слишком широко, и с складками рубашки крепкими и фарфоровыми, из одного куска. Точно такая была Соня, я тронул ее за руку, она была гладкая, приятная на ощупь, и холодная, фарфоровая. Я думал, что я сплю, встряхнулся, но она была все такая же и неподвижно стояла передо мной.

Я сказал: ты фарфоровая? Она, не открывая рта (рот как был сложен уголками и вымазан ярким кармином, так и остался), отвечала: “Да, я фарфоровая”. У меня пробежал по спине мороз (здесь потрясающее примечание публикаторов: “Слово мороз вписано рукой С. А. Толстой”. – С. Д. ), я поглядел на ее ноги, они тоже были фарфоровые…”

Далее следует целая новелла про фарфоровую Соню, завершающаяся так:

“…Во все эти дни, всякий раз, как мы остаемся одни, повторяется то же самое. Она вдруг делается маленькой и фарфоровой. Как при других, так все по-прежнему. Она не тяготится этим, и я тоже.

Признаться откровенно, как ни странно это, я рад этому, и, несмотря на то, что она фарфоровая, мы очень счастливы.

Пишу же я тебе обо всем этом, милая Таня, только затем, чтобы ты приготовила родителей к этому известию. И узнала бы через папа у медиков: что означает этот случай, и не вредно ли это для будущего ребенка. Теперь мы одни, и она сидит у меня за галстуком, и я чувствую, как ее маленький острый носик врезывается мне в шею. Вчера она осталась одна.

Я вошел в комнату и увидал, что Дора (собачка) затащила ее в угол, играет с ней и чуть не разбила ее. Я высек Дору и положил Соню в жилетный карман и унес в кабинет. Теперь, впрочем, я заказал и нынче мне привезли из Тулы деревянную коробочку с застежкой, обитую снаружи сафьяном, а внутри малиновым бархатом, с сделанным для нее местом, так что она ровно локтями, головой и спиной укладывается в него и не может уж разбиться.

Сверху я еще прикрываю замшей.

Я писал это письмо, как вдруг случилось ужасное несчастье, она стояла на столе, Наталья Петровна толкнула проходя, она упала и отбила ногу выше колена с пеньком. Алексей говорит, что можно заклеить белилами с яичным белком. Не знают ли рецепта в Москве.

Пришли, пожалуйста”.

Литературоведы толкуют содержание этого письма как выраженную “в шутливой форме… сложность отношений Толстого с женой в первые месяцы семейной жизни”.

С этим можно было бы согласиться, но убрав последнее уточнение: почему же только в “первые”? Отношения Толстого с Софьей Андреевной всегда были непростыми: их огромная телесная страсть друг к другу (в дневнике С. А. есть запись: Л. Н. уже около семидесяти, и вот он является к ней ночью… ну, как Амур к Психее, помните “Метаморфозы”?!) сочеталась с постоянными столкновениями – бытовыми, мировоззренческими, так сказать семейными (пример из множества: один из сыновей принес Л. Н. свое литературное сочинение, отец внимательно прочитал и сказал ласково: “И какие же вы, Берсы, талантливые!”)…

Главное видится в другом: Софья Андреевна не только многократно переписывала толстовские произведения (некоторые полагают ее отчасти даже соавтором – “Анны Карениной”, например), она стала матерью тринадцати детей Льва Толстого (отведем внимание от того, что злые языки намекают также на особые обстоятельства создания Яснополянской школы и своеобразие ее ученического состава).

Вот они, Дети Толстых, все тринадцать.

Сергей Львович (1863-1947); Татьяна Львовна (по мужу Сухотина; 1864-1950); Илья Львович (1866-1933); Лев Львович (1869-1945); Мария Львовна (в браке Оболенская; 1871-1906); Петр Львович (1872-1873); Николай Львович (1874-1875); Варвара Львовна (родилась и умерла 1 ноября 1875); Андрей Львович (1877-1916); Михаил Львович (1879-1944); Алексей Львович (1881-1886); Александра Львовна (1884-1979); Иван Львович (1888-1895).

Как видим, у Толстых родилось немало долгожителей, а смерти младенцев Петра, Николая и Варвары удивительным образом совпали с годами усиленной работы над романом “Анна Каренина”.

Софья Андреевна Толстая скончалась в смутную пору Гражданской войны – 4 ноября 1919 года. Похоронили ее у церкви, рядом с могилой дочери Маши. А сразу после похорон приехали из Тульской ЧК, арестовали вдового мужа Марии Львовны, Николая Леонидовича Оболенского, и после обыска увезли его в Тулу, в “особый отдел Чрезвычайной комиссии”.

Но это уже другая история из множества, связанных с детьми супругов Толстых.