Художественное время в сказках и былинах

Зображение времени в фольклоре сильно отличается от изображения его в художественной литературе – сильно нарушено традиционное единство изображения.

Прежде всего необходимо определить основные аспекты, с точки зрения которых следует характеризовать данную категорию относительно фольклора:

1) условность или историчность;

2) закрытость или открытость;

3) равномерность или неравномерность;

4) направленность;

5) завершенность.

В данных аспектах рассмотрим сказки и былины.

Все волшебные сказки используют вымысел, традиционно восходящий к глубокой старине. Вся динамика развития волшебного повествования основана на стремлении героя к своей цели путем преодоления невероятных трудностей с помощью чудесных предметов и животных-помощников. Из этого сразу видно, что сюжет не связан и не может быть связан с действительностью. Сказочные время и пространство не выходят за пределы сказки.

Они целиком замкнуты в сюжете. Пространства и времени как бы нет до начала сказки и нет по ее окончании. Сказка начинается как бы из небытия, из отсутствия времени и событий:

“Жил-был король вдовый; у него было двенадцать дочерей, одна другой лучше…” (“Ночные пляски”). Или “В некотором царстве, в некотором государстве жил-был старик, у него был сын…” (“Дурак и береза”).

Из этих примеров мы также видим и условность пространства и времени, так как формула “жил-был” не дает нам точной отнесенности к какому-то времени. Тем не менее можно видеть, что действие отнесено к прошлому. Это выражается грамматически, то есть формой прошедшего времени глаголов “жить” и “быть”.

Второй пример указывает еще и на условность пространства: непонятно, в “царстве” ли это произошло или в “государстве”.

Заканчивается сказка не менее подчеркнутой остановкой сказочного времени; сказка кончается конструкцией наступившего “отсутствия” событий: благополучием, свадьбой, пиром и смертью злодея: “Горе потонуло, а купец стал жить по-старому, по-прежнему” (“Горе”); “А царевич поехал к отцу, выпросил разрешения и женился на купеческой дочери, и стали они счастливо жить-поживать, да добра наживать” (“Оклеветанная купеческая дочь”).

Мы уже не можем предположить, что будет дальше происходить с этими персонажами. Заключительное благополучие – это конец сказочного времени.

Выход из сказочного времени в реальность совершается и с помощью саморазоблачения рассказчика: указанием на несерьезность рассказчика, на нереальность всего им рассказанного, снятием иллюзии.

“Принесла в избу сметану, посадила с собою Лутоню. Лутоня наелся донельзя, залез на палати и уснул. Когда он проснется, тогда и сказка моя дале начнется, а теперь пока вся” (“Лутонюшка”).

“Говорят, в старину все такие-то удальцы рожались, а нам от них только сказочки остались” (“Безногий и безрукий богатырь”).

Иногда завершительная формула напоминает, что сказочник профессионал и требует себе платы за исполнение:

“Сказке конец, а мне меду корец” (“Дурак и береза”).

Чаще всего рассказчик говорит, что он был на пиру, которым закончилось действие, но и здесь явно прослеживается фантастичность:

“На том пиру и я был, мед-вино пил, по устам текло, да в рот не попало; тут меня угощали: отняли лоханку от быка да налили молока; потом дали калача, в ту ж лоханку помоча. Я не пил, не ел, вздумал упираться, со мной стали драться, я надел колпак; стали в шею толкать” (“Иван Быкович”).

Ылины так же, как и сказки, не имеют авторского времени. Их время – время действия и время исполнения. Время былин также является замкнутым. Время целиком замкнуто в сюжете. Целиком и полностью оно отделено от общего исполнительского времени: начинается с начала сюжета и заканчивается концом сюжета.

По большей части конец былины – это конец подвига богатыря.

Начинается былина определенными формулами, которые определяют место действия и дают основные указания о богатыре:

Как во славном-то городе во Киеве У ласкова князя у Владимира Заводилось пированьице, почестен пир. (“Михайло Данилович”)

И заканчивается всегда победой, восславлением богатыря, пиром или всеобщим благополучием:

Да с той поры Рязань стала славная, Да с той поры Рязань стала богатая, Да тут ли в Рязани Авдотьино имя возвенчалось.

Да и тем дело кончилось. (“Авдотья Рязаночка”)

Сказке прошлое, определяемое только грамматически, не определено в общем потоке истории, замкнуто и как бы воспроизводится в каждом новом исполнении, благодаря чему усиливаются ее изобразительные стороны. Время же действия былин строго локализовано в этом прошлом – в условной эпохе русского прошлого, которое можно было бы назвать “эпической эпохой”.

Когда бы ни слагалась былина и какое реальное событие она ни отражала бы, она переносит свое действие в своеобразное эпическое время – в Киев, ко двору князя Владимира и так далее.

А был ведь пособран-то богатый пир Как у ласкового князя у Владимира. (“Илья Муромец и Сокольник”)

Русская былина воспроизводит мир социальных отношений и историческую обстановку именно того времени.

Определяя время действия былины как условное, необходимо иметь в виду, что воспринимается оно тем не менее как историческое, действительно существовавшее, а не фантастическое. Вот почему героев исторического эпоса народ никогда не наделял вымышленными именами.

Итак, действие былины происходит в прошлом, но не в неопределенном прошлом сказок, а в строго локализованном идеализированном эпическом времени, в котором существуют особые социальные отношения, особый быт, особенные психологические законы.

События былины, в отличие от событий сказок, воспринимаются как события русской истории, они отнесены к условной русской старине. Рассмотрим это на конкретной былине.

Прообразом Тугарина Змеевича в былине “Алеша Попович и Тугарин Змеевич”, как полагают многие ученые, был половецкий хан XI века Тугоркан.

Исторический Тугоркан был в родственных узах с киевскими князьями и вел по отношению к русским двойную политику. В 1906 году, во время княжения Святополка, он подходил к Киеву и громил его окрестности:

И Тугарин Змеевич нечестно хлеба ест. По целой ковриге за щеку мечет, Те ковриги монастырские,

И нечестно Тугарин питья пьет – По целой чаше охлестывает, Котора чаша в полтретья ведра.

Но затем войско Тугарина было наголову разгромлено, а сам он был убит.

Алеша соскочил со добра коня И проколол уши у головы Тугарина Змеевича И привязал к добру коню, И привез в Киев-град на княжецкий двор,

Бросил среди двора княжецкого.

Ри всей “абсолютной завершенности” эпического времени, оно завершено лишь формально, так как в идеологическом отношении эпическое время является временем русской старины, национально-историческим прошлым. Оно – самостоятельная часть русской истории.

Формальная замкнутость эпического времени ведет к тому, что сюжет в нем по преимуществу один и время однонаправлено, “однолинейно”.

Когда в произведении время течет “открыто” и связано историческим временем, тогда в произведении легко могут совмещаться несколько временных рядов и последовательность событий может переставляться (сначала рассказывается более позднее событие, а потом более раннее). Все перестановки и все временные ряды совершаются на фоне исторического времени. Когда же время произведения замкнуто, перестановки затруднены.

Время и в былине, и в сказке развивается только в одном направлении и никогда не возвращается назад, поэтому в сказке, как отмечают Д. С. Лихачев и В. Я. Пропп, никогда нет статических описаний. Описание в сказках, по их мнению, дается в динамике, в действии.

“Повадилась к царю Васславу в сад летать жар-птица; на ней перья золотые, а глаза восточному хрусталю подобны. Летала она в тот сад каждую ночь и садилась на любимую Васслава-царя яблоню, срывала с нее золотые яблочки и опять улетала…” (“Козьма Скоробогатый”) – демонстрируется активное описание, попутное действиям жар-птицы.

Порой описания даются такими существительными, которые прямо и норовят превратиться в глаголы: “…едет мимо мясных лавок – шум, брань, толпа народу…” (“Волшебное кольцо”).

Значит, время в сказке не останавливается для описания. Оно равномерно движется во времени всего рассказа.

Но чаще всего описания заменяются устойчивыми оборотами: “добрый молодец”, “красна девица”, “чисто поле”, “широко раздолье”.

Отсчет времени в сказке ведется от одного эпизода к другому. Время отсчитывается от последнего события: “через год”, “через день”, “на следующее утро”.

“Другая ночь приходит. Средний брат тоже не едет ночевать на могилу… На третью ночь Иванова очередь…” (“Сивко-Бурко”).

“На другую ночь пошел опять на охоту. Попадается ему навстречу лисичка…” (“Козьма Скоробогатый”).

Как правило, данные формулы – трехкратного повторения. Повторяемость эпизодов замедляет развитие действия. Это, в свою очередь, противоречит убеждению о равномерности развития сюжета народной сказки.

Э. В. Померанцева пишет о том, что традиционные формулы в сказке, с одной стороны, придают ей затейливый, разукрашенный характер, а с другой – служат одним из приемов замедления ее повествования.

Традиционные формулы – “скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается”, “утро вечера мудренее”, “день коротается, к ночи подвигается”, “едет далеким-далеко, высоким-высоко” – и разграничивают, и связывают эпизоды сказки.

“Долго ли, коротко ли, низко ли, высоко ли – скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается – приехал он во царство змеиное, убил царя-змея, освободил от неволи прекрасную королевну и женился на ней…” (“Иван-царевич и белый поляник”).

Данные формулы замедляют действие, останавливают его там, где особенно заметен разрыв между длительностью событийного времени и быстротою рассказа об этих событиях. Они подчеркивают стремление единству времени: времени исполнения и времени, которое должны бы занимать сами события. Единство времени достигнуто быть не может – достигается лишь условная пропорция между длительностью самих событий и длительностью рассказа о них.

Главное событие былины – сборы в поход на врага, схватка. Победа и благополучное завершение. Развитие действия однолинейно, но неравномерно: то замедляется, то убыстряется.

Едет герой на врага и сразу же оказывается в сражении с ним:

Ай тут старой-от казак да Илья Муромец, Он скорешенько садился на добра коня, Ай он вез-то Соловья да во чисто поле,

А он срубил ему буйну голову. (“Илья Муромец и Соловей-разбойник”)

Вышел богатырь из одного места и тут же оказался в другом:

Пошел Садко от Ильменя от озера. Как приходил Садко во свой во Новгород, Позвали Садко на почестен пир… (“Садко”)

Напротив, седлание коня, “богатырская поездочка”, стреляние из лука совершаются медленно:

Пошел-то Добрыня на широк на двор Седлать-уздать он своего коня доброго, Накладывал уздечку золоченую,

Накладывал на коня-то он напотнички, На напотнички – подпотнички, На подпотнички – мягки войлочки, На войлок клал седелышко черкесское,

О двенадцати подпругах о шелковых… (“Добрыня и Василий Козимирович”)

Замедление действия достигается описанием местности:

Ай по той ли по дорожке прямоезжею Да пехотою никто да не прохаживал, На добром коне никто не проезживал. Как у той ли у Грязи-то у Черной, Да у той ли у березы у покляпыя,

Да у той ли у речки у Смородины, У того креста у Леванидова Сидит Соловей Одихмантьев сын. (“Илья Муромец и Соловей-разбойник”)

Неровность течения времени в былине в значительной степени объясняет концентрацию действия вокруг богатыря и его силу. Богатырь – сила, он активен, он сражается, он властвует над событиями, он движет временем. Художественное время былины зависит от богатыря, от его активности в сюжете.

Неровность течения времени в былине – это неровность действия богатыря. Время движется богатырским подвигом. Богатырь как бы толкает время, движет его рывками, напряжением силы.

Таким образом, особенности художественного времени в сказках и былинах направлены на создание выразительной динамики развития действия.