“Я обманывать себя не стану” анализ стихотворения Есенина

Имя русского поэта Сергея Александровича Есенина вызывает в сознании каждого человека, скорее всего, Образ России – “шестой части земли с названьем кратким “Русь”. Действительно, в творчестве этого замечательного лирика образ России занимает важнейшее место. Россия у него – патриархальная, деревенская, “живая”, а себя Есенин назвал “последним поэтом деревни”.

Однако есть в его творчестве и стихи о городе, в частности о Москве. Пожалуй, самым известным можно считать сборник стихов с очень символическим названием – “Москва кабацкая”, вышедший в 1924 году. Что же символизирует это название? Даже в современном языке слово “кабак” ассоциируется с самым низкосортным питейным заведением. Исторически же Кабаком Иван Грозный назвал особый дом, в котором было позволено пить водку, но только опричникам.

А у Есенина это не Москва “кабаков”, а свидетельство переосмысления и переоценки пройденного пути.

Стихотворение “Я обманывать себя не стану” , об анализе которого пойдет речь, было написано раньше, в 1922 году, и позже вошло в сборник “Стихи скандалиста”. Так получилось, что Октябрьская революция, произошедшая в 1917 году, лишила Есенина основной темы его творчества. Новому советскому государству не нужны были лирические признания в любви к родине – ему нужны были “агитки” Бедного Демьяна” или чеканный стих Владимира Маяковского.

А поэзия Сергея Есенина воспринималась и утверждалась официальной идеологией как чуждая и враждебная. Недаром он в том же 1922 году напишет: “…Я отовсюду гонимый, средь железных врагов прохожу”.

Конечно, по старой русской традиции, горе от сознания собственной ненужности можно было утопить в вине, что Есенин успешно и делал все послереволюционные годы. Другой не менее важной причиной скандальности новой лирики поэта стало увлечение Имажинизмом. Это течение, ставшее в какой-то мере продолжением Футуризма, в России свое воплощение получило уже после Октябрьской революции.

Стремясь расшевелить внимание публики, имажинисты намеренно шли на скандал. Например, однажды они развесили на некоторых московских улицах эмалированные таблички со своими именами: Есенину досталась Тверская. Не случайно “московский озорной гуляка” ходит “по всему тверскому околотку” – это его своеобразная епархия.

Неся клеймо “хулигана” и “скандалиста”, Есенин придал этим словам романтический смысл, демонстративно ввел их в названия своих стихов и сборников. Но осознание чего-то неправильного в этих словах заставляет его задуматься:

Отчего прослыл я шарлатаном? Отчего прослыл я скандалистом?

Далее герой, признавая свои грехи, тем не менее, рассуждает о том, что он “не злодей” и “не грабил лесом”, что “не расстреливал несчастных по темницам”. Вот что для него по-настоящему грех – когда загублена чья-то душа, а он “всего лишь уличный повеса”, которого в буквальном смысле каждая собака знает. Да что там собака!

Каждая задрипанная лошадь Головой кивает мне навстречу.

Объяснение такой популярности среди представителей животного мира герой видит в том, что он “зверье, как братьев наших меньших, никогда не бил по голове”. Только с животными у героя возникает взаимопонимание и дружба, он для них “приятель хороший”, так как каждый его стих “душу зверя лечит”. А люди, судя по всему, уже разочаровали его, ведь даже в цилиндре ходит он “не для женщин”, а “золото овса дает кобыле”, и среди людей дружбы не имеет, так как “иному покорился царству”.

В том, что это действительно царство со своими законами и правилами, Есенин был уверен. Недаром он как-то сказал художнику Рыженко: “Мне кажется, что по-настоящему любят и понимают природу только животные… И еще растения…”.

Это мир, излечивающий все недуги: и физические, и моральные. Мир, который спасет. Именно поэтому в финале герой подчеркивает, что теперь болеть не станет, так как “прояснилась омуть в сердце мглистом”, и сам отвечает на вопрос, заданный вначале:

Оттого прослыл я шарлатаном, Оттого прослыл я скандалистом.

Несмотря на исповедальный характер этого и последующих произведений, они не были восприняты серьезно публикой начала ХХ века. А позже стихотворение про “озорного гуляку” , положенное на музыку весьма легкого содержания, стало не самым лучшим образцом шансона, напоминающего больше блатную песню.