Юбилейное
Александр Сергеевич, разрешите представиться. Маяковский. Дайте руку! Вот грудная клетка. Слушайте, уже не стук, а стон: тревожусь я о нем, в щенка смиренном львенке.
Я никогда не знал, что столько тысяч тонн в моей позорно легкомыслой головенке. Я тащу вас. Удивляетесь, конечно? Стиснул? Больно?
Извините, дорогой. У меня, да и у вас, в запасе вечность. Что нам потерять часок-другой?! Будто бы вода – давайте мчать болтая, будто бы весна – свободно и раскованно!
В небе вон луна такая молодая, что ее без спутников и выпускать рискованно. Я теперь свободен от любви и от плакатов. Шкурой ревности медведь лежит когтист. Можно убедиться, что земля поката, – сядь на собственные ягодицы и катись!
Нет, не навяжусь в меланхолишке черной, да и разговаривать не хочется ни с кем. Только жабры рифм топырит учащенно у таких, как мы, на поэтическом песке. Вред – мечта, и бесполезно грезить, надо весть служебную нуду. Но бывает – жизнь встает в другом разрезе, и большое понимаешь через ерунду.
Нами лирика в штыки неоднократно атакована, ищем речи точной и нагой. Но поэзия – пресволочнейшая штуковина: существует – и ни в зуб ногой. Например вот это – говорится или блеется? Синемордое, в оранжевых усах, Навуходоносором библейцем – “Коопсах”. Дайте нам стаканы! знаю способ старый в горе дуть винище, но смотрите – из выплывают Red и White Star’ы с ворохом разнообразных виз.
Мне приятно с вами, – рад, что вы у столика. Муза это ловко за язык вас тянет. Как это у вас говаривала Ольга?.. Да не Ольга! из письма Онегина к Татьяне. – Дескать, муж у вас дурак и старый мерин, я люблю вас, будьте обязательно моя, я сейчас же утром должен быть уверен, что с вами днем увижусь я. – Было всякое: и под окном стояние, письма, тряски нервное желе. Вот когда и горевать не в состоянии – это, Александр Сергеич, много тяжелей.
Айда, Маяковский! Маячь на юг! Сердце рифмами вымучь – вот и любви пришел каюк, дорогой Владим Владимыч. Нет, не старость этому имя! Тушу вперед стремя, я с удовольствием справлюсь с двоими, а разозлить – и с тремя.
Говорят – я темой и-н-д-и-в-и-д-у-а-л-е-н! Entre nous… чтоб цензор не нацикал. Передам вам – говорят – видали даже двух влюбленных членов ВЦИКа. Вот – пустили сплетню, тешат душу ею.
Александр Сергеич, да не слушайте ж вы их! Может я один действительно жалею, что сегодня нету вас в живых. Мне при жизни с вами сговориться б надо. Скоро вот и я умру и буду нем.
После смерти нам стоять почти что рядом: вы на Пе, а я на эМ. Кто меж нами? с кем велите знаться?! Чересчур страна моя поэтами нища. Между нами – вот беда – позатесался Надсон.
Мы попросим, чтоб его куда-нибудь наЩа! А Некрасов Коля, сын покойного Алеши, – он и в карты, он и в стих, и так неплох на вид. Знаете его? вот он мужик хороший. Этот нам компания – пускай стоит. Что ж о современниках?!
Не просчитались бы, за вас полсотни отдав. От зевоты скулы разворачивает аж! Дорогойченко, Герасимов, Кириллов, Родов – какой однаробразный пейзаж! Ну Есенин, мужиковствующих свора. Смех!
Коровою в перчатках лаечных. Раз послушаешь… но это ведь из хора! Балалаечник! Надо, чтоб поэт и в жизни был мастак. Мы крепки, как спирт в полтавском штофе.
Ну, а что вот Безыменский?! Так… ничего… морковный кофе. Правда, есть у нас Асеев Колька. Этот может.
Хватка у него моя. Но ведь надо заработать сколько! Маленькая, но семья. Были б живы – стали бы по Лефу соредактор. Я бы и агитки вам доверить мог.
Раз бы показал: – вот так-то, мол, и так-то… Вы б смогли – у вас хороший слог. Я дал бы вам жиркость и сукна, в рекламу б выдал гумских дам. (Я даже ямбом подсюсюкнул, чтоб только быть приятней вам.) Вам теперь пришлось бы бросить ямб картавый.
Нынче наши перья – штык да зубья вил, – битвы революций посерьезнее “Полтавы”, и любовь пограндиознее онегинской любви. Бойтесь пушкинистов. Старомозгий Плюшкин, перышко держа, полезет с перержавленным. – Тоже, мол, у лефов появился Пушкин.
Вот арап! а состязается – с Державиным… Я люблю вас, но живого, а не мумию. Навели хрестоматийный глянец. Вы по-моему при жизни – думаю – тоже бушевали. Африканец!
Сукин сын Дантес! Великосветский шкода. Мы б его спросили: – А ваши кто родители?
Чем вы занимались до 17-го года? – Только этого Дантеса бы и видели. Впрочем, что ж болтанье! Спиритизма вроде. Так сказать, невольник чести… пулею сражен…
Их и по сегодня много ходит – всяческих охотников до наших жен. Хорошо у нас в Стране советов. Можно жить, работать можно дружно.
Только вот поэтов, к сожаленью, нету – впрочем, может, это и не нужно. Ну, пора: рассвет лучища выкалил. Как бы милиционер разыскивать не стал.
На Тверском бульваре очень к вам привыкли. Ну, да
(2 votes, average: 3.00 out of 5)Твір на тему: Юбилейное
Юбилейное