Задание со звездочкой

ВОПРОС. Прочитайте стихотворение Александра Кушнера. Попробуйте определить в нем то, что на нашем школьном языке называют “позицией автора”. На каком этапе стихотворения она становится ясна? Как вообще здесь развивается мысль?

Почему автору понадобилось значительную часть строк заключить в скобки? Как “показать” их при чтении вслух?

Во дни сомнений (Я не понимал, Каких еще сомнений?) В дни раздумий (Каких раздумий? Вставочка в пенал Укладывалась вроде древних мумий, Хотя еще не кончился урок).

Ты мне один – опора и порука. (Или подмога? Кто бы мне помог?

Стихотворенье в прозе, что за мука! Как это можно выучить? Во дни?) Во дни сомнений, тягостных раздумий (Каких? Зачем?

В таинственной тени Тонула школа, сумерках и шуме) – Зато теперь понятно мне, каких. Про черный день стихи, на крайний случай.

Язык и есть Россия. (Для других Она в другом.) Свободный и могучий. 1983

ОТВЕТ. Это стихотворение, как часто бывает у Кушнера, построено на игре-диалоге с классическим текстом – в данном случае со стихотворением в прозе Тургенева. Тургеневский текст (слегка искаженный) постоянно перебивается заключенными в скобки вставками – и никак не может добраться до финала хотя бы первого предложения. Создается впечатление, что перед нами два голоса: учителя, который несколько пафосно и тяжеловесно читает на уроке Тургенева, и его маленького ученика (четвероклассника? пятиклассника?), внутри себя комментирующего услышанное.

Эти голоса никак не складываются в диалог: учитель не может понять, что взрослый текст не доходит до сознания ребенка, что существует серьезный разрыв между тем, что интересно ученику, и тем, что ему предписано изучать программой. Со своей стороны и школьник не протестует вслух (его мысли остаются в скобках, за кадром): задано учить наизусть эту труднопроизносимую бессмыслицу – значит, буду учить. Взрослым разве можно объяснить, что “вставочка в пенал” важнее их непонятных стихотворений в прозе?

Этот разрыв зафиксирован так зримо, что поначалу может показаться: поэт против навязывания чтения не по возрасту. (Скажем в дополнение: эта проблема хорошо известна и нам, ежедневно сталкивающимся с необходимостью выходить к ученикам с книгами, не для них написанными, и А. Кушнеру, более десяти лет проработавшему учителем русского языка и литературы.) Стихи прошли мимо сознания ученика, оттолкнули его от себя. Чудо поэзии осталось ему неведомым.

Так зачем же их было вставлять в программу?

Однако финал стихотворения опровергает такой первоначальный вывод. Тире и слово “зато” мысль переворачивают. Слово берет повзрослевший ученик, доросший до бессмысленно заученных когда-то стихов и высказанных в них мыслей позже.

Для него оказалось важным, что поэтическое слово было в нем посеяно (даже без первоначальной надежды на какую бы то ни было всхожесть семян), потому что впоследствии оно проросло, созрело, оказалось созвучным его собственным настроениям – и очень нужным этому бывшему ученику.

Конечно, так произойдет не со всяким поэтическим словом и не с каждым учеником, но надежда на это чудо остается. Так что посевную отменять рано.