|  | 

Загадка многослойного мира

Читая первые строки рассказа, я спрашивала себя: “О чем это?” Прочитав “Тяжелый дым”, я поняла, что все еще не нашла ответа на этот вопрос. Это произведение почти не поддается привычным определениям, прямолинейной трактовке. В художественном пространстве рассказа сориентироваться удивительно трудно.

Множество частностей, мельчайших компонентов, данных через призму необыкновенного восприятия героя, требуют от читателя хорошей памяти и развитого воображения.

Сначала были фонари на Байришер Плац, затем неожиданно – комната, занавески и вот, наконец, он – герой, лежащий в комнате на кушетке. Мы ничего о нем не знаем: автор дает лишь “размытое” упоминание, что он “длинный, плоский юноша в пенсне” (это, по сути, почти ничего о нем не говорит). Юноша находится в состоянии какой-то экзальтации, сравнимой с трансом. Набоков ведет читателя по лабиринту полусонного сознания героя, в котором то тускло, то ярко загораются странные, нелепые, а порой волшебные образы.

На протяжении всего повествования в некоторые моменты читатель настолько “сживается” с этим героем, что начинает чувствовать себя на его месте. Читатель ощущает себя внутри этого “комнатного космоса”, его захватывает набоковская мистификация, его игра. Размыта граница между реальностью и иллюзорностью, вещный мир и ощущения переплетаются в какой-то чудесный, странный узор.

Читать набоковский текст удивительно трудно. Необходимо понять, приспособиться, даже в какой-то степени “вжиться” в его манеру, чтобы внимать каждой его мысли, каждому слову. Каждая страница – препятствие, загадка, которую надо разгадать.

С первого прочтения, мне кажется, понять Набокова не сможет никто. Должно пройти какое-то время, и только после второго или третьего прочтения читателю начнет открываться подлинный смысл написанного, то глубинное, что заложено в каждом слове.

Предметы в мире Набокова несут свой определенный неповторимый “заряд”, свою тайну. И “освещенное золотою зыбью ночное море, в которое преобразилось стекло дверей”, и клеенчатая тетрадь, лежащая, как человек, изменивший положение во сне, и “бесчувственный мир чужого кармана” – все это живет своей жизнью, имеет свое “настроение”. Писатель творит свой собственный мир, дивную галлюцинацию реальности.

Герой лежит на кушетке, в полудремоте улавливая звуки, доносящиеся с улицы, и представляя, что происходит в гостиной. Время как бы застыло, его просто нет. Это состояние героя двойственно: с одной стороны, он отгородился от реальности, а с другой – он “с дотошной отчетливостью” представляет голые ветви деревьев, витрины, магазин ламп…

Для него нет реальности как действия, как того, что происходит, а есть только ощущения от этих предметов.

Но затем время вдруг появляется и, хотя не сразу, начинает медленно “течь”. Герою еще кажется, что его тело, его земная сущность как бы “растворены” в пространстве, а есть лишь чувства, ощущения: “…его рукой мог быть, например, переулок по ту сторону дома, а позвоночником – хребтообразная туча через все небо с холодком звезд на востоке”. Это описание, казалось бы, нелепо, но каким-то инстинктивным чувством читатель понимает его. Это “полудушевное” и “полуфизическое” состояние героя совершенно необычайно.

В сумраке его сознания происходит нечто неописуемое, понятное, может быть, лишь самому автору.

Но поражает в этом рассказе не только содержание, но и его форма. Красота и стройность литературного слога, свобода стиля здесь не скованы рамками литературных словесных оборотов и эпитетов (“одним махом”, “плоский юноша”, “неподтянутые штаны” и так далее), что так же, как и множество мелочей, создает неповторимое впечатление живости происходящего. Описания поверхности предметов, сравнения мне кажутся поистине виртуозными: “рассыпанный по зыби желтый блеск тамошней лампы”, “как сквозь медузу проходит свет воды и каждое ее колебание, так все проникало через него”, “полосатая темнота в комнате”…

Автор как бы “играет” ими, немного поддразнивая читателя своим мастерством.

Итак, продолжаю читать дальше. Неожиданно сменившие “освещенное золотою зыбью ночное море”, совсем не поэтические, незамысловатые строки о зубах заставляют удивляться все больше и больше.

Прием пародии и иронии неизменно возникает в рассказе, как только намечается “призрак” жизнеподобия. В первый раз так было с дверьми, к которым был приставлен стул “ввиду поползновения дверей разъезжаться”. Теперь же ирония звучит в словах о “пропасти”, которую оставляла за собой выпавшая пломба.

Для описания состояния героя, его окружения писатель употребляет какие-то фантастичные слова, потому что других слов для этого нет и быть не может. Хотя неверно сказать “употребляет” – он их просто чувствует.

Образ героя начинает проясняться: “пенсне, черные усики, нечистая кожа на лбу”. Интеллигент, возможно, уставший от жизненных реалий, видящий во всем нечто особенное, не поддающееся описанию. Какая-то сила терзает его душу, но пока нельзя с уверенностью сказать, что это за сила. Он вспоминает тот тяжелый, “сонный” дым из трубы, который “не хотел подняться, не хотел отделиться от милого тлена”. Что в этом дыме так приковало его внимание?

Загадка. Да и сам герой – загадка. Автор выхватил какой-то момент из его жизни, просто “сонный” вечер, и решил познакомить читателя с ним без всяких объяснений.

Да и вряд ли это можно назвать “знакомством”, учитывая множество недосказанностей, многоточий. Поэтому кажется, что рассказ как бы предполагает продолжение, является фрагментом глобального художественного целого. Читатель может только делать предположения и гадать, что же это за человек. Возможно, в этом “тяжелом дыме” герой увидел нечто созвучное своему состоянию: он, как и этот дым, не хочет признать и отвергает эту реальность, пребывая в полузабытьи, но обстоятельства заставляют его “подниматься”.

Сознание героя окутывает этот “тяжелый дым”, непонятный и загадочный…

Набоков по-новому для меня строит отношения между автором и читателем. Автор здесь выступает в роли некоего составителя загадок, а читатель – в роли воображаемого разгадчика. Именно в этом я вижу “ценность” рассказа: настоящая борьба здесь ведется не между его героями, а между автором и читателем.

Набоков не преподносит читателю никакого нравственного “урока”. Здесь нет идеи как таковой, но все, тем не менее, очень сложно. Жизненность в том и состоит, что в рассказе нет отвлеченных идей – есть сама жизнь, то есть то, что происходит здесь и сейчас.

Автор раскрывает перед читателем такие глубины человеческого сознания (или подсознания?), о которых он даже не подозревал. Писатель как будто рассказал некий призрачный сон, который читатель не мог вспомнить… Он рассказал его, ничего не объясняя, потому что это не надо объяснять.

Созданный в рассказе Набоковым мир кажется мне многослойным и многоцветным. Герой находится и в воображаемой реальности, и – “сомнамбулически” – в настоящей, и одновременно он в какой-то момент начинает остро ощущать то, что неизбежно должно произойти в будущем (после смерти отца). И опять герой вспоминает про таинственный синий дым.

Теперь он каким-то непостижимым образом связан с этим болезненным “воспоминанием о будущем”, становясь своеобразным лейтмотивом: вся ночь в какой-то призрачной дымке.

Чувствительная натура героя на протяжении рассказа не выдерживает, в конце концов разражаясь восторженными, несколько “болезненными” стихами. Набоков открыл нам новую грань его характера, оставив несколько неожиданный, обескураживающий, открытый конец.

В сущности, этот рассказ весь сосредоточен на проблематике сложных закономерностей человеческого сознания, на вопросах о возможности и границах человеческого восприятия.

1 Star2 Stars3 Stars4 Stars5 Stars (2 votes, average: 4.00 out of 5)

Твір на тему: Загадка многослойного мира




Загадка многослойного мира
Copyright © Школьные сочинения 2019. All Rights Reserved.
Обратная связь: Email