Журналу “Вопросы литературы” – пятьдесят лет!
Время хрущевской Оттепели отмечено прежде всего оживлением общественной, литературной, творческой жизни нашей страны… В 1955-1957 годах к читателям вышло сразу несколько новых литературно-художественных повременных изданий – журналы “Дружба народов”, “Нева”, “Юность”, “Иностранная литература”, “Дон”, “Москва”; альманах “Наш современник”, вскоре также ставший журналом… Появилось и замечательное издание для детей – журнал “Веселые картинки”.
В марте этого года свое пятидесятилетие отмечает журнал “Москва”, где впервые перед читателями предстал Роман об Иешуа и Воланде, Мастере и Маргарите…
А месяц апрель – юбилейный для “журнала критики и литературоведения” “Вопросы литературы”, хорошо популярного филологам и словесникам не только в России.
Сегодня в гостях у нашей газеты – Лазарь Ильич ЛАЗАРЕВ, Главный редактор “Вопросов литературы” И вместе с тем хранитель его живой истории. Лазарь Ильич работает в “ВЛ” с 1961 года – вначале ответственным секретарем, затем заместителем главного редактора, а вот уже полтора десятилетия возглавляет журнал. Он – первый избранный коллективом редакции, а не назначенный начальством главный редактор “ВЛ”.
И наша беседа связана как с историей издания, так и с его нынешним днем.
Корр. Хотелось бы начать беседу с каких-то живых подробностей возникновения журнала.
Л. И. Лазарев. Конечно, “Вопросы литературы” возникли как литературоведческий журнал на настроениях оттепели, хотя, разумеется, он, как и все остальные тогда, был создан специальным постановлением ЦК КПСС. Это было своего рода возрождение журнала “Литературный критик”, который в 1940 году был прихлопнут, совершенно непонятно почему. За этим, вероятно, стояли какие-то страсти, в соответствующем постановлении ЦК ВКП(б) говорилось что-то о его обособленности от писателей и литературы, но я никаких конкретных следов не нашел.
Прихлопнули – и все.
А настоящим создателем “Вопросов литературы” надо считать литературоведа и критика Александра Григорьевича Дементьева. И вот Дементьеву, несмотря на первоначально литературоведческую направленность журнала, поскольку подпирала живая литература, пришлось ею заниматься тоже. Сменивший его на посту главного редактора Виталий Михайлович Озеров (он скончался в феврале этого года) уже ориентировался главным образом на живую литературу.
Корр. Что изменилось в журнале со времени его основания, а что редакция стремилась развивать и сохранять при любой политической погоде?
Л. Л. Была одна принципиальная вещь – об этом много говорили, но не делали. По существу, не было соединения критики и литературоведения. “Вопросы литературы” стали этим заниматься. И в итоге, мне кажется, нам удалось ликвидировать отторжение критики от серьезного изучения литературы.
Эта традиция была замечена, и она стала предпочтительной.
Но когда в 1973 году возник журнал “Литературное обозрение”, мы были этому только рады, поскольку он взял на себя текущую литературу, которой мы не должны были заниматься.
Повторю: история “ВЛ” началась с оттепелью и во многом была определена оттепелью. Из тех писем и воспоминаний, которые нам присылают к юбилею, я извлек, как мне кажется, самое для нас важное и ценное: по влиянию на умонастроения в период оттепели “Вопросы литературы” ставят вслед за “Новым миром”. Это особенно для нас важно потому, что наш журнал в своем курсе действительно ориентировался на “Новый мир” и так или иначе при своих возможностях этого курса придерживался.
Насколько мне известно, ни у нас, ни в мировом сообществе не было журнала такого типа, который бы прожил так долго. Это, может быть, объясняется тем, что мы нащупали такой тип издания, который может обеспечивать свое существование при изменении обстановки в стране и в мире. При общем падении тиражей нам удалось сохранить основной костяк подписчиков, хотя, конечно, было время, когда мы выходили не шесть раз в год, а ежемесячно и наш тираж даже ограничивали – не более 25 тысяч…
Но, между прочим, тогда, в советское время, мы и не стремились к преодолению заданного уровня, поскольку в этом случае журнал вышел бы из своей ниши специального издания и мы – по тогдашним цензурным условиям – не смогли бы печатать многое из того, что удавалось делать под шапкой “журнал критики и литературоведения”.
Мы стали проводить реальные дискуссии, ввели рубрику “Произведения, о которых спорят”, давали возможность говорить о вещах, о которых прежде не говорили, ограничивая выступающих лишь в одном: чтобы не было хамства. При этом мы не боялись говорить о своих ошибках в тех случаях, когда ошибались.
Корр. Что со страниц “Вопросов литературы” уже вошло в историю литературы? Иными словами, какими публикациями (рубриками и т. д.) редакция особенно гордится и что хотелось бы не видеть в летописи журнала?
Л. Л. Конечно, у нас были разные периоды жизни – и лучше, и хуже – но мы всегда стремились не делать подлости на своих журнальных страницах, не делать гадостей. И, видимо, это постепенно создало журналу авторитет.
У нас был очень сильный коллектив. Конечно, он с годами менялся. И многие наши сотрудники стали в своих областях большими величинами – назову покойного Алексея Зверева, Сергея Бочарова, Николая Анастасьева. Можно назвать авторов, которые стали постоянными, если бы это не заняло здесь слишком много места…
Но одного все же назову – покойного Сергея Аверинцева.
На страницах журнала стали постоянными беседы с писателями. Не интервью, где последний вопрос всегда – о творческих планах, а действительно беседы о разнообразных проблемах писательского труда. Таким образом мы дали возможность высказаться многим талантливым писателям.
Здесь должен заметить, что лучше всего такие беседы “в творческой мастерской” готовила незабвенная Татьяна Бек, сама прекрасная поэтесса.
Эта традиция в конце концов стала связываться с известным понятием “гамбургского счета”: если “Вопросы литературы” приглашали – значит, это интересный, настоящий писатель. Это способствовало расширению самосознания литературы. На журнал стали обращать внимание не только специалисты, но и писатели.
Так, например, подписчиками и постоянными читателями нашего журнала были Константин Симонов и Борис Слуцкий.
Пользуясь тем, что наш журнал специальный, мы также стали писать о Бердяеве, Розанове, Константине Леонтьеве, Льве Шестове – словом, о полузапретных писателях и мыслителях. Уже сам факт появления у нас статьи о том или ином опальном деятеле способствовал развитию интереса к нему в обществе, к изучению его наследия, облегчал работу исследователей…
Здесь мы, конечно, получали тумаки. Но неприятности с цензурой были самого разного свойства. Порой совсем абсурдного. Как-то они сняли статью “Лев Толстой и царская цензура”… Были неприятности и с курирующими нас отделами ЦК КПСС.
Например, однажды нам был крупный влет за то, что мы опубликовали письма Хемингуэя переводчику Ивану Кашкину. Письма были замечательные, казалось бы, можно только гордиться, однако в ЦК решили, что там что-то не так. Но хуже всех были те члены редколлегии, которые по своему служебному положению – мы ведь были органом Института мировой литературы АН СССР – должны были попасть в редколлегию и осуществлять цензорский надзор – и он был худший, чем у самой цензуры… Зато позднее, когда цензура пала, мы в течение нескольких лет печатали документы по вопросам литературы из архива ЦК КПСС. Так открывалась реальная идеологическая подпочва того, что происходило в литературе.
И эту традицию мы продолжаем доныне.
Еще пример. Многие годы каждый декабрьский, двенадцатый номер журнала мы посвящали литературе той или иной страны социалистического лагеря, как это тогда называлось. Здесь нам также приходилось делать вынужденные идеологические уступки, использовать фигуры умолчания – но сегодня понятно, что сама по себе эта идея была живой и плодотворной.
Развивается – и очень интересно развивается – литература бывших социалистических стран, много художественно яркого появляется в литературах республик бывшего СССР, но не только нашим читателям, но и большинству людей, профессионально занимающихся литературой, об этом мало что ведомо. И сейчас мы в какой-то степени пытаемся это направление восстановить.
Корр. Учитывает ли редакция то, что журнал читают не только профессионалы, но и педагоги, просто любители книги, ищущие в нем литературный компас? (Употреблю это сравнение, наверное особенно близкое для Вас, боевого моряка, офицера Великой Отечественной войны.)
Л. Л. Здесь все связано. Например, когда мы не так давно затеяли дискуссию о принципах построения истории литературы, мы, конечно, предполагали, что она найдет отклик у словесников, но в ней приняли активное участие многие преподаватели литературы из российской глубинки, что подтвердило методологическую и практическую важность нашего мероприятия.
А в целом мы воздействуем на школьную литературу, на учеников капиллярно. Вначале нас прочитывают, как сейчас говорят, продвинутые учителя, а потом через них, их коллег, с которыми это обсуждается, вопросы литературы добираются и до учеников… И кого-то увлекают на всю жизнь.
Издавна в литературной среде журнал “Вопросы литературы” запросто называют сокращенно: ВопЛи. Так. Но постепенно это несколько пренебрежительно звучащее имя приобрело определенную дружескую теплоту, и в конце концов члены редакции “ВЛ” во главе с их редактором, всегда отличавшиеся завидным чувством юмора и самоиронии, взяли укоренившееся наименование в адрес своей электронной почты:
Твір на тему: Журналу “Вопросы литературы” – пятьдесят лет!
Журналу “Вопросы литературы” – пятьдесят лет!