“Золотой горшок”, художественный анализ повести-сказки Гофмана

Одно из самых известных произведений Э. Т. А. Гофмана – повесть-сказка “Золотой горшок” создавалась под грохот снарядов в осажденном Наполеоном Дрездене в 1814-м году. Ожесточенные бои и залетающие в город пушечные ядра, разрывающие на глазах автора людей, естественным образом вытолкнули писателя из мира повседневности в невероятно яркую фантазию о чудесной стране Атлантиде – идеальном мире, в котором царит “священная гармония всего сущего”.

Сам Гофман дал своему произведения характерный подзаголовок, определяющий его Жанр – “сказка из новых времен”. В разных исследовательских работах “Золотой горшок” назывался повестью, повестью-сказкой, литературной сказкой, новеллой. Все эти жанровые обозначения справедливы, так как отражают те или иные особенности произведения: хроникальный сюжет (черта повести), упор на волшебную историю (сказка), относительно небольшой объем (новелла).

В “сказке из новых времен” и повести-сказке мы видим прямое указание на принцип романтического двоемирия, формирующийся у Гофмана путем воссоздания, взаимопроникновения и сопоставления двух миров – реального и фантастического. “Новые времена”/повесть – начало XIX века, Дрезден; сказка – неопределенное течение времени (возможно, вечность), волшебная страна Атлантида.

Дрезден XIX века в “Золотом горшке” – реальный город с конкретными географическими местами (Черные ворота, Линковы купальни, Замковая улица, Озерные ворота и т. д.), с характерными особенностями бюргерского быта (народные гуляния в день Вознесения, катание на лодке, выпивка пунша в доме конректора Паульмана, визит барышень Остерс к подруге Веронике, поход девушки к ворожее фрау Рауэрин) и упоминанием исторических примет времени (названий должностей – конректор, регистратор, надворный советник, архивариус; горячительных напитков – пиво, пунш, желудочный ликер Конради и т. п.).

Волшебная страна Атлантида – вымышленный писателем мир, в котором присутствует недостижимая в реальной жизни гармония между всем сущим. Сказочное пространство формируется в “Золотом горшке” в устных рассказах архивариуса Линдгорста (Саламандра) и его дочери Серпентины и в письменных историях, которые тщательно копирует главный герой повести – студент Ансельм. Прекрасная долина, наполненная живописные цветами, источающими сладкие ароматы, яркие птицы, чей язык понятен человеку, изумительной свежести ручьи, изумрудные деревья – классические для романтизма маркеры – частично переносятся из Атлантиды в домашний сад архивариуса Линдгорста – одного из духов волшебной страны, изгнанного ее князем Фосфором за любовь к Огненной лилии и разрушение прекрасного княжеского сада.

Владыка Атлантиды предсказывает Саламандру его будущее (жизнь на Земле вплоть до того времени, когда о чудесном забудут все живущие на планете, воссоединение с возлюбленной, появление трех дочерей – зелено-золотистых змеек и возвращение домой после того, как будут найдены три юноши, поверившие в возможность существования чуда), утверждая тем самым идею всемогущества сказочного мира и вечной проницаемости времени. Саламандр, как и Фосфор, обладает даром предсказывать будущее, которым он пользуется в отношении студента Ансельма. Те же способности есть и у дочери Драконьего пера (врага Фосфора и Саламандра) и свекловицы, выступающей в “Золотом горшке” под видом торговки яблоками (для студента Ансельма), фрау Рауэрин (для жителей Дрездена) и старой Лизы (для Вероники).

Художественные персонажи, вышедшие из сказочной Атлантиды, проникая в реальный мир, не теряют волшебных способностей к трансформации – как себя, так и окружающего пространства: архивариус Линдгорст предстает перед Ансельмом то достопочтенным немецким бюргером, то величественным князем духов; Вероника видит фрау Рауэрин то в образе мерзкой старухи, то знакомой с детства няньки – старой Лизы; торговка яблока пугает студента Ансельма зверским лицом, которое он видит в бронзовой дверной фигуре.

“Дрезденские” персонажи, принадлежащие реальному миру, – конректор Паульман, регистратор Геербранд, Вероника практически лишены способности наблюдать волшебство. Конректор Паульман не признает ничего чудесного в принципе, считая его выражением душевной болезни; регистратор Геербранд дает чудесному шанс только в рамках романтического видения мира (выдуманного, но не реального); Вероника, как влюбленная девушка, наиболее открыта для воздействия потусторонних сил, но как только на горизонте начинает маячить счастливое замужество с надворным советником и новые сережки, тут же отрекается от всего волшебного.

Студент Ансельм – юноша с “наивной поэтической душой” – персонаж, вышедший из реального мира, но внутренне принадлежащий миру сказки. С самого начала повести он не вписывается в окружающую действительность – опрокидывает корзину торговки яблоками, чуть не переворачивает лодку и постоянно думает о том, какой он неловкий и невезучий. Как только молодой человек получает работу у архивариуса Линдгорста и влюбляется в Серпентину, все у него налаживается – в обеих художественных пространствах. Как только он предает любовь Серпентины (не по собственной воли) ситуация не возвращается на круги своя, а усугубляется в сказочном пространстве – студент Ансельм попадает в стеклянную банку, стоящую на библиотечном столе архивариуса Линдгорста.

Рядом с собой молодой человек видит еще пятерых страдальцев, но они в силу своей обычности не понимают собственной ограниченности и, более того, думают, что живут весело и богато, гуляя на специес-талеры по дрезденским кофейням.

Воссоединение с Серпентиной после финальной битвы добра со злом (архивариус Линдгорст против торговки с яблоками) открывает перед Ансельмом волшебную страну Атлантиду. Вместе с прекрасной возлюбленной он получает чудесный золотой горшок – трансформированный Гофманом классический Романтический символ возвышенной мечты, выводившейся до него в виде “голубого цветка” (Новалис). Здесь проявилась присущая автору романтическая ирония: писатель не отрицает волшебных свойств приданого Серпентины, но видит в нем почти все тот же образ мещанского счастья, к которому стремилась Вероника Паульман, чья помолвка состоялась над чашкой дымящегося супа.