“Пел петух…” Бунин и Заболоцкий

Стихотворения “Петух на церковном кресте” Ивана Бунина и “Петухи поют” Николая Заболоцкого венчают поэтическое творчество великих художников. В этих произведениях также пребывает своеобразное “подведение итогов”. Стихотворения живут во многих контекстах: от индивидуально-эстетического и национально-исторического до мифологического и метафизического, в самом широком смысле. Оба текста несут в себе и глубокое родство, и не менее глубокое различие.

И у Бунина, и у Заболоцкого прежде всего воплощено “лирическое познание” (выражение Георгия Иванова) потоков исторического и сверхисторического времени. На это мы и обратим внимание.

Несколько предварительных замечаний. В. Н. Топоров указывает: “В основе мифологического образа петуха во многих традициях – его связь с солнцем. Как и солнце, петух “отсчитывает” время (ср. “первые петухи”, “третьи петухи”, до “петухов” и т. п.) С петухом связывается и символика воскресения из мертвых, вечного возрождения жизни В Новом Завете образ петуха имеет символическое значение некой решающей грани” (Петух // Мифы народов мира.

Т. 2. М., 1988). Это основополагающие мифологемы, связанные с образом петуха. Есть и другие. Например, и для нас это существенно, в народных верованиях славян петух – вещая птица, способная противостоять нечистой силе и в то же время наделяемая демоническими свойствами.

В языческой и христианской традициях лежит изображение петуха на могилах, на камне (нередко в чередовании с солнцем), на кресте.

Среди немногочисленных лирических созданий Бунина эмигрантской поры одним из самых значительных является “Петух на церковном кресте”. Впервые оно напечатано в альманахе “Медный Всадник” (Берлин, 1923. Кн. 1).

Для последующих изданий (Избранные стихи. Париж, 1929; Собрание сочинений: В 11 т. Берлин, 1934-1936. Т. 8) Бунин сократил стихотворение.

Приводим его в канонической редакции.

Плывет, течет, бежит ладьей, И как высоко над землей! Назад идет весь небосвод,

А он вперед – и все поет.

Поет о том, что мы живем, Что мы умрем, что день за днем Идут года, текут века – Вот как река, как облака.

Поет о том, что все обман, Что лишь на миг судьбою дан И отчий Дом, и милый друг, И круг детей, и внуков круг,

Что вечен только мертвых сон, Да Божий храм, да крест, да он. 12.IX.22 (Амбуаз)

“Птичий мир” царит в русской поэзии. Бунин не исключение. Для его поэтического мира глубоко символично название книги собственной путевой прозы – “Тень птицы”. В бунинском искусстве пространство и время часто измеряются, рядом с иными началами, летом и голосами птиц. “Пение петуха” для Бунина – тот же державинский “глагол времен”, напоминание о временной бездне.

Бунин всегда “болел временем”; его волновал и мучил “мир без меня”. По Бунину, стихиям времени человек может противопоставить лишь героический стоицизм. Музыка бессмысленного круговращения лишь утешает. Философ Федор Степун так определил доминанту художественного мира Бунина – “трагическая хвала сущему”.

Он же, имея в виду стихотворение “Петух на церковном кресте”, писал в 1929 году: “В основе бунинского мироощущения не лежит, а неустанно вращается некий трагический круг: предельно напряженное чувство жизни (отсюда зоркость его глаз – их у него две пары: орлиные на день, совиные на ночь); жажда жизни и счастья, неутолимость этой жажды – затем срыв, скорбь, смерть – и тут же упоение красотой скорби, восторг о бессмертии смерти – затем снова срыв, скорбь, смерть, страх. Я намеренно назвал вечно вращающийся круг бунинского мировосприятия трагическим. Это большое слово не случайно”.

Чтобы завершить бунинский сюжет, уместно привести слова Владимира Набокова, прозвучавшие в том же году (опять имелось в виду стихотворение “Петух на церковном кресте”): “прекрасным для Бунина является “преходящее””. Набоков точен и прав: “…Казалось бы, что такое глубокое ощущение преходящего должно породить чувство безмерной печали, но тоска больших поэтов – счастливая тоска. Ветром счастья веет от стихов Бунина…”

В опубликованной части наследия Бунина нет упоминаний имени Н. А. Заболоцкого. Хотя можно предположить, что Бунин в изгнании мог знать сам или что-то слышать от близких ему людей (Ходасевич, Адамович, Г. Иванов, Бицилли, Степун) о “советском” поэте. Ранний Заболоцкий (сборник “Столбцы”, поэма “Торжество земледелия”, стихи 1930-х годов), а также “изничтожение” его в советской литературной критике вызвали большой интерес и напряженное внимание в литературной среде русской эмиграции.

Хотя Бунину вряд ли бы пришлась по душе авангардность тогдашних сочинений Заболоцкго – при всей их свежести, яркости, оригинальности.

С другой стороны, известно, что Заболоцкий высочайшим образом оценивал искусство Бунина, преимущественно повествовательное. Можно также предположить, что для Заболоцкого был важен опыт Бунина-переводчика. Хотя мировоззрение, поэтика, жизненные судьбы двух художников весьма различны, верно, на глубинном метафизическом уровне, в национально-словесных истоках, в драматических обстоятельствах жизни ощутимо и родство.

Стихи Заболоцкого – “царство птиц” даже в большей мере, чем у Бунина. Их изображение гораздо разнообразнее: от абсурдистски-гротесковых начал до традиционной классичности. Это легко прослеживается, например, в строках двух стихотворений: “Петух возвышается стуком…” (1926) и “Петух запевает, светает, пора…” (1946).

За этими строками – две эпохи. Эпохи эстетические, эпохи в жизни автора и его страны. Заболоцкий прямо связывает с птицами природу поэзии: “величайшие наши рапсоды происходят из общества птиц”. Применительно к нашей теме важны такие строки Заболоцкого:

И птицы, одетые в светлые шлемы, Сидят на воротах забытой поэмы…

Петух и его пение многократно присутствуют в поэзии Заболоцкого. Летние месяцы двух последних лет жизни поэт проводил в Тарусе. Тамошние впечатления, многомысленно преображенные, воплотились в шедеврах Заболоцкого: “Птичий двор”, “Стирка белья”, “Летний вечер”, “Вечер на Оке”, “Гроза идет”, “Городок”, “Подмосковные рощи”. Среди них и стихотворение “Петухи поют”.

Оно было написано в 1958 году. Впервые напечатано после смерти поэта в журнале “Знамя” (1959, № 4). Приведем текст полностью.

На сараях, на банях, на гумнах Свежий ветер вздувает верхи. Изливаются в возгласах трубных

Звездочеты ночей – петухи.

Нет, не бьют эти птицы баклуши, Начиная торжественный зов! Я сравнил бы их темные души

С циферблатами древних часов.

Здесь, в деревне, и вы удивитесь, Услыхав, как в полуночный час Трубным голосом огненный витязь

Из курятника чествует нас.

Сообщает он кучу известий, Непонятных, как вымерший стих, Но таинственный разум созвездий

Несомненно присутствует в них.

Ярко светит над миром усталым Семизвездье Большого Ковша, На земле ему фокусом малым

Петушиная служит душа.

Изменяется угол паденья, Напрягаются зренье и слух, И, взметнув до небес оперенье,

Как ужаленный, кличет петух.

И приходят мне в голову сказки Мудрецами отмеченных дней, И блуждаю я в них по указке

Удивительной птицы моей.

Пел петух каравеллам Колумба, Магеллану средь моря кричал, Не сбиваясь с железного румба,

Корабли приводил на причал.

Пел Петру из коломенских далей, Собирал конармейцев в поход. Пел в годину великих печалей,

Пел в эпоху железных работ.

И теперь, на границе историй, Поднимая свой гребень к луне, Он, как некогда витязь Егорий,

Кличет песню надзвездную мне!

Стихотворение в три раза пространнее бунинского. “Архитектурно-строительный” принцип обоих сочинений – перечисление явлений, предметов, событий во времени и пространстве. У Бунина этот “принцип” образует “вращающийся трагический круг” (слова Степуна); а образно-стилистический ряд, при всей “энергической картинности” сравнений и уподоблений, состоит из обобщенно-символических “больших” слов.

У Заболоцкого перечисленность носит историческую (“каравелла Колумба”, “корабли Магеллана”, “Петр I”, “коломенские дали”, “поход конармейцев”) и предметную (“на сараях, на банях, на гумнах”, “в деревне”, “циферблаты древних часов”) конкретность. Высокий историософский ритм и словесно-образное пространство (“трубные возгласы”, “торжественный зов”, “огненный витязь”, “таинственный разум созвездий”, “година великих печалей”, “эпоха железных работ”, “на границе истории”, “витязь Егорий”, “надзвездная песня”) контрастно усиливаются “сниженными”, парадоксально модерными выражениями (“не бьют эти птицы баклуши”, “огненный витязь из курятника чествует нас”, “сообщает он кучу известий”, “петушиная душа”). Таким образом происходит усложнение, “полифонизация” смысловых начал.

Строфы, выполненные в классической, стихотворно-повествовательной манере соседствуют с другими, построенными как многоликая метафора или, если воспользоваться известным выражением Льва Толстого, “лирическая дерзость”.

Изменяется угол паденья, Напрягаются зренье и слух, И, взметнув до небес оперенье,

Как ужаленный, кличет петух.

Поэтическая “философия времени” у Заболоцкого явлена в несравненно более светлой тональности, чем у Бунина. Если у последнего в стихотворении воплощен трагизм безнадежности, то у Заболоцкого звучит иное (при этом трагичность не снимается). Своеобразное сотворчество человека и времени, человека и истории.

И теперь, на границе историй, Поднимая свой гребень к луне, Он, как некогда витязь Егорий,

Кличет песню надзвездную мне!