Счастье в понимании Некрасова и моем

Не надо мне ни серебра, Ни золота, а дай господь, Чтоб землякам моим

И каждому крестьянину Жилось вольготно – весело На всей святой Руси! Н. А. Некрасов Иди к униженным,

Иди к обиженным, Там нужен ты. Там же…

Счастье человеческое. Кто знает, что это такое? Может даже тот, кто говорит о себе: “Я счастлив”, объяснить значение этого слова, дать определение этому понятию?

Во все века философия, психология и искусство сталкиваются с этим вопросом. Во все века лучшие умы человечества пытались найти решение этой загадки. Возникали странные концепции “счастья после жизни”, нашедшие широчайшее применение в религиозных культах. Возникло понятие о каком-то мифическом “смысле жизни”, и якобы именно достижение “жизненной цели” является настоящим счастьем. Но как ни бились мудрецы из мудрецов, они не нашли никакого “смысла жизни”, никакого “эликсира счастья”.

Из области философии вопрос о сущности счастья постоянно перемещался в область политики и культуры. Классическим образцом такого перемещения является поэма Некрасова “Кому на Руси жить хорошо” (разумеется, это одна сторона этого многогранного произведения, но при рассмотрении темы настоящего сочинения нет нужды задумываться над политическими и социальными аспектами). Семеро мужиков отправились в дальний путь, чтобы найти на Руси счастливого человека. Иска ли они простым способом: являлись к тому, в ком могли предполагать счастливца, и задавали вопрос в лоб: счастлив ли ты?

Но ни один из встреченных ими не смог похвалиться настоящим счастьем. В чем причина? Возможно, в том, что счастье в их понимании было просто невозможным. Например, поповское счастье – покой, почет, богатство. Какой может быть покой у “лекаря душ человеческих?” Какой может быть почет человеку, оторвавшемуся и от господ, и от крестьян?

Какое может быть богатство у человека, живущего “от щедрот” бедного, полуголодного крестьянства? Очевидно, что счастье в том виде, как оно представлялось попу, было на Руси невозможным. То же и с помещичьим счастьем.

Ведь чего хотелось этим оболт-оболдуевым? … Нам жаль, что ты,

Русь-матушка, С охотою утратила Свой рыцарский, воинственный, Величественный вид!

Помещичья мысль не может желать ничего, кроме как валящихся в ноги крестьян, красивого дома да псовой охоты. Не может помещик найти себе счастья в послереформенной России! Ведь нет ничего, что заменило бы ему старые порядки. Он не может найти спасения даже в работе, ибо не умеет и не желает работать: Трудись!

Кому вы вздумали Читать такую проповедь! Ни помещик, ни поп, ни Ермил Гирин – никто не может похвастаться счастьем. Нет в этой стране счастья тем, кто мог бы быть счастлив в ином месте.

Нет на Руси счастья ни мещанству, ни предприимчивости, ни честности. И вот, подведя читателя вплотную к мысли о том, что нет на Руси счастья, Некрасов вводит в поэму образ счастливого человека. Дьяков сын, Григорий Добросклонов голоден (более голоден, чем даже крестьяне), беден, и нет у него ничего, кроме головы, кроме таланта видеть и передавать увиденное словами. Он никак не может быть счастлив с точки зрения попа или помещика. Ему уготованы “чахотка и Сибирь” – и тем не менее, он воистину счастлив.

Его счастье недоступно ищущим покоя, ибо как трусу не понять радости боя, так обывателю не понять, насколько счастлив борющийся. Счастье Григория в том, что он мог увидеть Русь такой, какая она есть: Ты и убогая, Ты и обильная, Ты и забитая,

Ты и всесильная, Матушка Русь!.. Счастье его в том, что он сознательно выбрал свой путь – путь “народного заступника”. Счастье его в том, что он смог “петь воплощение счастья народного!”

Несомненно, что и для самого Некрасова счастьем была именно борьба. Но это вовсе не означает, что лишь в борьбе можно обрести счастье. По-моему, счастье – в том, чтобы жить жизнью, для которой создан. Для мещанина счастье – одно, для революционера – другое.

Однако Русь, к сожалению, никому не может дать покоя. И лишь рожденные для борьбы могут стать на Руси счастливыми.