Записки охотника: Бирюк краткое содержание

Тургенев И. С.

Автор “Записок” ехал вечером с охоты на дрожках. Разразилась гроза. “Впереди огромная лиловая туча медленно поднималась из-за лесу; надо мною и мне навстречу неслись длинные серые облака; ракиты тревожно шевелились и лепетали. Душный жар внезапно сменился влажным холодом; тени быстро густели”.

В разгар ненастья появилась высокая фигура лесника, пригласившего охотника к себе. Они ехали довольно долго, наконец, в блеске молний показалась небольшая избушка среди двора, обнесенного плетнем. “Из одного окошка тускло светил огонек”. Изба “состояла из одной комнаты, закоптелой, низкой и пустой, без полатей и перегородок.

Изорванный тулуп висел на стене. На лавке лежало одноствольное ружье, в углу валялась груда тряпок; два больших горшка стояли возле печки. Лучина горела на столе, печально вспыхивая и погасая. На самой середине избы висела люлька, привязанная к концу длинного шеста”. Девочка лет двенадцати, открывшая им дверь, присела на скамейку и стала качать люльку.

Лесник был “высок, плечист и сложен на славу… Черная курчавая борода закрывала до половины его суровое и мужественное лицо; из-под сросшихся широких бровей смело глядели небольшие карие глаза”. Он сообщил, что имя его Фома, а прозвище – Бирюк. Это прозвище было известно автору “Записок”.

Все окрестные мужики боялись Бирюка: “Вязанки хворосту не даст утащить; в какую бы ни было пору, хоть в самую полночь, нагрянет, как снег на голову, и ты не думай сопротивляться, – силен, дескать, и ловок, как бес… И ничем его взять нельзя: ни вином, ни деньгами; ни на какую приманку не идет”. А как сам Бирюк объясняет свое рвение?

” – Должность свою справляю, отвечал он угрюмо: – даром господский хлеб есть не приходится. Он достал из-за пояса топор, присел на пол и начал колоть лучину. – Аль у тебя хозяйки нет? – спросил я его.

– Нет, – отвечал он и сильно махнул топором. – Умерла, знать? – Нет… да… умерла, – прибавил он и отвернулся.

Я замолчал; он поднял глаза и посмотрел на меня. – С прохожим мещанином сбежала, – произнес он с жестокой улыбкой. Девочка потупилась; ребенок проснулся и закричал; девочка подошла к люльке. – На, дай ему, – проговорил Бирюк, сунув ей в руку запачканный рожок. – Вот и его бросила, – продолжал он вполголоса, указывая на ребенка.

Он подошел к двери, остановился и обернулся. – Вы, чай, барин, – начал он: – нашего хлеба есть не станете, а у меня окромя хлеба… – Я не голоден. – Ну как знаете.

Самовар я бы вам поставил, да чаю у меня нету…”. Гроза утихала. “Мы вышли вместе. Дождик перестал. В отдалении еще толпились тяжелые громады туч, изредка вспыхивали длинные молнии; но над нашими головами уже виднелось кое-где темно-синее небо, звездочки мерцали сквозь жидкие, быстро летевшие облака. Очерки деревьев, обрызганных дождем и взволнованных ветром, начинали выступать из мрака.

Мы стали прислушиваться. Лесник снял шапку и потупился. “Во… вот, – проговорил он вдруг и протянул руку: – вишь, какую ночку выбрал… – Я с тобой пойду… хочешь?

– Ладно, – отвечал он… – мы его духом поймаем, а там я вас провожу. Пойдемте”. Сначала один только Бирюк различал в шуме листьев стук топора, потом слышнее стали мерные удары. “Глухой и продолжительный гул раздался…

– Повалил… – пробормотал Бирюк. Между тем небо продолжало расчищаться; в лесу чуть-чуть светлело”. Лесник велел спутнику подождать и, подняв ружье кверху, исчез между кустами. Сквозь шум ветра доходили слабые звуки: “топор осторожно стучал по сучьям, колеса скрипели, лошадь фыркала…”. ” – Куда?

Стой! – загремел вдруг железный голос Бирюка. Другой голос закричал жалобно, по-заячьи… – Вре-шь, вре-шь, – твердил, задыхаясь Бирюк: – не уйдешь”. Он повалил вора, закрутил ему кушаком руки на спину.

Мужик был мокрый, в лохмотьях. ” – Отпусти его, – шепнул я на ухо Бирюку: – я заплачу за дерево”. Но лесник ничего не ответил.

Опять стал накрапывать дождь и вскоре полил ручьями”. С трудом добрались до избы. Лесник бросил пойманную лошаденку посреди своего двора, ввел мужика в комнату, посадил в угол. Тот сидел неподвижно на лавке, худой, морщинистый, с испитым лицом. “Фома Кузьмич, – заговорил вдруг мужик голосом глухим и разбитым: – а Фома Кузьмич.

– Чего тебе? – Отпусти. Бирюк не отвечал. – Отпусти… с голодухи… отпусти. – Знаю я вас… вор на воре.

– Отпусти, – твердил мужик: – прикашшик… разорены, во-как… отпусти! – Разорены!.. Воровать никому не след. – Отпусти, Фома Кузьмич… не погуби. Бирюк отвернулся.

Мужика подергивало, словно лихорадка его колотила. Он встряхивал головой и дышал неровно. – Отпусти, – повторял он с унылым, отчаяньем… Ей богу, с голодухи… детки пищат, сам знаешь.

Круто, во-как, приходится. – Лошаденку-то, хоть ее-то… один живот и есть… отпусти! – Говорят, нельзя. Я тоже человек подневольный: с меня взыщут. Вас баловать тоже не приходится.

– Отпусти! Нужда, Фома Кузьмич, нужда, как есть того… – Э, да что с тобой толковать; сиди смирно…

Мужик внезапно выпрямился… – Ну, на, ешь, на, подавись, на… душегубец окаянный, пей христианскую кровь, пей… – Пьян ты, что ли, что ругаться вздумал? – заговорил с изумлением лесник. – Пьян!.. не на твои ли деньги, душегубец окаянный, зверь, зверь, зверь!

– Ах ты… да я тебя! – А мне что? Все едино – пропадать; куда я без лошади пойду?

Пришиби – один конец; что с голоду, что так – все едино. Пропадай все: жена, дети, – околевай все… А до тебя, погоди, доберемся!

Бирюк приподнялся. – Бей, бей, – подхватил мужик свирепым голосом: – бей, на, на, бей… – Молчать! – загремел лесник и шагнул два раза. – Полно, полно Фома, закричал я: – оставь его…

– Не стану я молчать, – продолжал несчастный. – Все едино – околевать-то. Душегубец ты, зверь, погибели на тебя нету… Да постой, недолго тебе царствовать! Затянут тебе глотку, постой! Бирюк схватил его за плечо…

Я бросился на помощь мужику… – Не троньте, барин! – крикнул на меня лесник. Я бы не побоялся его угрозы и уже протянул было руку, но к крайнему моему изумлению, он одним поворотом сдернул с локтей мужика кушак, схватил его за шиворот, нахлобучил ему шапку на глаза, растворил дверь и вытолкнул его вон.

– Убирайся к черту со своею лошадью! – закричал он ему вслед: – да смотри в другой раз у меня… – Ну, Бирюк, – промолвил я наконец, – удивил ты меня: ты, я вижу, славный малый. – Э, полноте, барин, – перебил он меня с досадой: – не извольте только сказывать. Да уж лучше я вас провожу, – прибавил он: – знать дождика-то вам не переждать…

Через полчала он простился со мной на опушке леса”. Коротенькая сравнительно зарисовка, но в ней все – и убожество жизни этих нищих мужиков, и смелая удаль, надежная честность лесного богатыря, и его внезапно вдруг проявившаяся щедрая незлобивость. Вряд ли он испугался угроз.

Просто спас человека, сам находясь в нечеловеческих условиях. В таких условиях, при которых даже его достоинства чаще служат не на пользу страдающим, а во вред.