Москва А. С. Грибоедова и А. С. Пушкина

А, батюшка, признайтесь, что едва Где сыщется столица, как Москва. А. С. Грибоедов

Москва… как много в этом звуке Для сердца русского слилось! Как много в нем отозвалось!

А. С. Пушкин Москва дала России Грибоедова и Пушкина. Это их малая родина, и неудивительно, что жизнь героев их произведений связана с Москвой.

Сегодня вам покажут дом Фамусова, сохранившийся в центре города, сегодня можно проехать по столице маршрутом, которым когда-то везли по Москве любимую героиню Пушкина Татьяну. Но не географическое, не столичное положение интересовало художников слова. Их интересовала Москва как высшая после Петербурга точка дворянской цивилизации. Какие же мысли и чувства вызывает Москва?

Откроем комедию Грибоедова “Горе от ума”. Нас встречает богатый московский барин и видный сановник Фамусов, списанный с родного дяди самого автора. Но это не исключает его типизации: “Что за тузы живут в Москве и умирают!” Это хранитель старинных традиций, для которого дядя Максим Петрович, вельможа екатерининских времен, служит идеалом. Фамусову нравится надменный нрав, пышный вид, роль в свете и при дворе.

Высшее положение в обществе – главное мерило. “Кто беден, тот тебе не пара”, – говорит он Софье. Для него зять с чинами да звездами интересен. Вот Скалозуб – желанный. Внутреннее достоинство для чинов и для тузов – ничто! Пускай себе разумником слыви,

А в семью не включат. Да, в Москве свои понятия о чести: “Когда же надо подслужиться, и он сгибался вперегиб”. Вот эта готовность сыграть при случае шутовскую роль, забыв свой возраст и надменный нрав, и есть ключ к высокому положению.

Все остальное несущественно, в том числе и служба: “Подписано, так с плеч долой”. Тех же, кому “прислуживаться тошно”, Фамусов требует на пушечный выстрел не подпускать к столицам. Московские тузы – противники учености. Их самих ею не обморочишь, но они радеют о других: от ученья развелись безумные люди, совершаются безумные дела. Надо уничтожить книги.

Однако светское воспитание для барышень Фамусов признает, хотя и знает, что это накладно. Брюзжа по поводу Кузнецкого моста, средоточия французской моды, Фамусов вполне подчиняется такой моде, дом его “открыт для званых и незваных, особенно из иностранных”. Все знают господа друг о друге, потому так боятся общественного мнения, так от него зависят. Внешне все должно быть пристойно, а уж внутри дома – ни-ни! “Что станет говорить княгиня Марья Алексевна!” Своего суждения не имеет не только безродный секретарь, но и сам хозяин. Он привык думать, как все, повторять расхожие истории своего круга.

Фамусов в восторге от всего московского, юношей, дам, девиц. Сатирична Москва в изображении Грибоедова, однако есть в характере Фамусова и хорошие черты: изрядная доля добродушия, широкое гостеприимство, хлебосольство, отличающее москвичей вообще. Хотя отзывчивость, правда, несколько извращенная: “Ну, как не порадеть родному человечку”: Извечная нравственная всеядность (“хоть честный человек, хоть нет – для вас ровнехонько про всех готов обед”) характерна для подобных людей. В образе Фамусова отразилась умственная косность и самодовольство старинного московского барства.

И ничто не способно изменить таких, как он. С тех пор дороги, тротуары Дома и все на новый лад. – Дома новы, но предрассудки стары…

(Из диалога Фамусова с Чацким) И это истина. Как истина и то, что все эти Фамусовы добродушны только до известной черты. Как только кто-то представляется им нежелательно опасным, они ощетиниваются и показывают острые клыки. Сумасшедший! – вот их приговор умному справедливому человеку.

Изгонят и опять успокоятся. Московские баре любят играть в благодетелей. Человек с такой жизненной программой, как у Молчалина, не пропадет и всегда найдет покровителей: “Частенько там мы покровительство находим, где не метим”. Целый ряд представителей московского общества: Скалозуб, Загорецкий, Репетилов, Хрюмины, Тугоуховские – живая галерея московского общества 20-х годов XIX века, с отличавшим его невежеством и полным отсутствием высших интересов, стремлений и запросов. Праздная жизнь Москвы вся заполнена балами, обедами, всевозможными разорительными затеями, вроде крепостного балета.

Их отличает полное презрение к человеческому достоинству крепостного, которого не стеснялись менять на борзую собаку, кормить с собаками, могли отнимать и продавать его детей. В этом обществе пышно расцветают сплетни и пересуды. Боятся не дурных поступков – они сплошь и рядом, а пересудов: “Грех – не беда…”, “Как можно против всех!” – восклицают Тугоуховские.

Взглянем еще раз на общество, собравшееся у Фамусова: пересуды о людях и нарядах, смешение французского языка с нижегородским, дух пустого, рабского, слепого подражания… Грибоедову удалось уловить и запечатлеть в своей комедии тот “особый отпечаток”, который лежит на “всем московском”. В пользу верности этой картины говорит общность ее у Грибоедова с сатирическими зарисовками московской жизни в седьмой главе “Евгения Онегина”.

Не случайно Пушкин берет к этой главе эпиграф из “Горя от ума”: Гоненье на Москву! Что значит видеть свет! Где ж лучше?

Где нас нет. Вместе с тем, начиная рассказ о Москве, Пушкин не может не посмотреть на нее с других позиций: патриота, истинного гражданина, может быть, защитника. Ведь недавно Москва доказала лучшие качества русских:

Напрасно ждал Наполеон… Нет, не пошла Москва моя К нему с повинной головою. И те же дворяне, лучшие из них, движимые патриотическим порывом, стали во главе сопротивления Наполеону.

Москва готовила пожар Нетерпеливому герою. И тем не менее и для Пушкина Москва – олицетворение закостенелого барства: Но в них не видно перемен;

Все в них на старый образец. И дело не в старых чепцах и гриме, дело в более существенном: Все то же лжет Любовь Петровна, Иван Петрович так же глуп. Напрасно героиня романа “вслушаться желает в беседы, в общий разговор”:

Все в них так б лед но, равнодушно, Они клевещут даже скучно. Не вспыхнет мысли в целы, сутки…

Не дрогнет сердце хоть для шутки. Пушкин как бы довершил грибоедовскую сатиру на “московское барство”. Его “отпускные гусары, записные франты, архивные юноши с чопорными взглядами” – явление нарицательное. “Шум, хохот, беготня, поклоны, галоп, мазурка, вальс…” – вот она, жизнь московского “общества”.

Здесь все по старинке: по старинке вершат дела, делают карьеру, выдают замуж, заключают выгодные сделки, хранят традиции старого, чуть ли не екатерининских времен, барства. Вальяжная, хлебосольная, никуда не спешащая вторая столица, деревенская родственница столицы первой – Петербурга. Стоят на московских бульварах два памятника двум Александрам Сергеевичам, а мимо них течет московская толпа.

Интересно, что написали бы о сегодняшней Москве наши великие поэты?