Стихотворения Маяковского

Антология русской поэзии

I

Любит? не любит? Я руки ломаю и пальцы разбрасываю разломавши так рвут загадав и пускают по маю венчики встречных ромашек Пускай седины обнаруживает стрижка и бритье Пусть серебро годов вызванивает уймою надеюсь верую вовеки не придет ко мне позорное благоразумие

II

Уже второй должно быть ты легла А может быть и у тебя такое Я не спешу и молниями телеграмм мне незачем тебя будить и беспокоить

III

Море уходит вспять море уходит спать Как говорят инцидент исперчен любовная лодка разбилась о быт С тобой мы в расчете

И не к чему перечень взаимных болей бед и обид.

IV

Уже второй должно быть ты легла В ночи Млечпуть серебряной Окою Я не спешу и молниями телеграмм Мне незачем тебя будить и беспокоить как говорят инцидент исперчен любовная лодка разбилась о быт

С тобой мы в расчете и не к чему перечень взаимных болей бед и обид Ты посмотри какая в мире тишь Ночь обложила небо звездной данью в такие вот часы встаешь и говоришь векам истории и мирозданью

Печатается без знаков препинания, как в записной книжке Маяковского

Владимир Маяковский. ГЕЙНЕОБРАЗНОЕ

Молнию метнула глазами: “Я видела – с тобой другая. Ты самый низкий, ты подлый самый…” – И пошла, и пошла, и пошла, ругая. Я ученый малый, милая, громыханья оставьте ваши,

Если молния меня не убила – то гром мне, ей-богу, не страшен.

Владимир Маяковский. ЛЮБЛЮ

Обыкновенно так

Любовь любому рожденному дадена,- но между служб, доходов и прочего со дня на день очерствевает сердечная почва. На сердце тело надето, на тело – рубаха. Но и этого мало!

Один – идиот!- манжеты наделал и груди стал заливать крахмалом. Под старость спохватятся. Женщина мажется.

Мужчина по Мюллеру мельницей машется. Но поздно. Морщинами множится кожица.

Любовь поцветет, поцветет – и скукожится.

Мальчишкой

Я в меру любовью был одаренный. Но с детства людье трудами муштровано. А я – убег на берег Риона и шлялся, ни черта не делая ровно.

Сердилась мама: Мальчишка паршивый! Грозился папаша поясом выстегать.

А я, разживясь трехрублевкой фальшивой, играл с солдатьем под забором в три листика . Без груза рубах, без башмачного груза жарился в кутаисском зное. Вворачивал солнцу то спину, то пузо – пока под ложечкой не заноет. Дивилось солнце: Чуть виден весь-то! А тоже – с сердечком.

Старается малым! Откуда в этом в аршине место – и мне, и реке, и стоверстым скалам?!

Юношей

Юношеству занятий масса. Грамматикам учим дурней и дур мы. Меня ж из 5-го вышибли класса. Пошли швырять в московские тюрьмы. В вашем квартирном маленьком мирике для спален растут кучерявые лирики.

Что выищешь в этих болоночьих лириках?! Меня вот любить учили в Бутырках. Что мне тоска о Булонском лесе?!

Что мне вздох от видов на море?! Я вот в Бюро похоронных процессий влюбился в глазок 103 камеры. Глядят ежедневное солнце, зазнаются.

Чего, мол, стоют лученышки эти? А я за стенного за желтого зайца отдал тогда бы – все на свете.

Мой университет

Французский знаете. Делите. Множите. Склоняете чудно. Ну и склоняйте!

Скажите – а с домом спеться можете? Язык трамвайский вы понимаете? Птенец человечий чуть только вывелся – за книжки рукой, за тетрадные дести.

А я обучался азбуке с вывесок, листая страницы железа и жести. Землю возьмут, обкорнав, ободрав ее,- учат. И вся она – с крохотный глобус. А я боками учил географию,- недаром же наземь ночевкой хлопаюсь!

Мутят Иловайских больные вопросы: – Была ль рыжа борода Барбароссы?- Пускай! Не копаюсь в пропыленном вздоре я – любая в Москве мне известна история! Берут Добролюбова (чтоб зло ненавидеть),- фамилья ж против, скулит родовая. Я жирных с детства привык ненавидеть, всегда себя за обед продавая.

Научатся, сядут – чтоб нравиться даме, мыслишки звякают лбенками медненькими. А я говорил с одними домами. Одни водокачки мне собеседниками.

Окном слуховым внимательно слушая, ловили крыши – что брошу в уши я. А после о ночи и друг о друге трещали, язык ворочая – флюгер.

Взрослое

У взрослых дела. В рублях карманы. Любить? Пожалуйста! Рубликов за сто.

А я, бездомный, ручища в рваный в карман засунул и шлялся, глазастый. Ночь. Надеваете лучшее платье. Душой отдыхаете на женах, на вдовах.

Меня Москва душила в объятьях кольцом своих бесконечных Садовых. В сердца, в часишки любовницы тикают.

В восторге партнеры любовного ложа. Столиц сердцебиение дикое ловил я, Страстною площадью лежа. Враспашку – сердце почти что снаружи – себя открываю и солнцу и луже. Входите страстями!

Любовями влазьте! Отныне я сердцем править не властен. У прочих знаю сердца Дом я.

Оно в груди – любому известно! На мне ж с ума сошла анатомия. Сплошное сердце – гудит повсеместно.

О, сколько их, одних только весен, за 20 лет в распаленного ввалено! Их груз нерастраченный – просто несносен. Несносен не так, для стиха, а буквально.

Что вышло

Больше чем можно, больше чем надо – будто поэтовым бредом во сне навис – комок сердечный разросся громадой: громада любовь, громада ненависть. Под ношей ноги шагали шатко – ты знаешь, я же ладно слажен,- и все же тащусь сердечным придатком, плеч подгибая косую сажень. Взбухаю стихов молоком – и не вылиться – некуда, кажется – полнится заново.

Я вытомлен лирикой – мира кормилица, гипербола праобраза Мопассанова.

Зову

Поднял силачом, понес акробатом. Как избирателей сзывают на митинг, как села в пожар созывают набатом – я звал: А вот оно! Вот! Возьмите!

Когда такая махина ахала – не глядя, пылью, грязью, сугробом,- дамье от меня ракетой шарахалось: Нам чтобы поменьше, нам вроде танго бы… Нести не могу – и несу мою ношу.

Хочу ее бросить – и знаю, не брошу! Распора не сдержат ребровы дуги. Грудная клетка трещала с натуги.

Ты

Пришла – деловито, за рыком, за ростом, взглянув, разглядела просто мальчика. Взяла, отобрала сердце и просто пошла играть – как девочка мячиком. И каждая – чудо будто видится – где дама вкопалась, а где девица.

Такого любить? Да этакий ринется! Должно, укротительница. Должно, из зверинца!

А я ликую. Нет его – ига! От радости себя не помня, скакал, индейцем свадебным прыгал, так было весело, было легко мне.

Невозможно

Один не смогу – не снесу рояля (тем более – несгораемый шкаф). А если не шкаф, не рояль, то я ли сердце снес бы, обратно взяв. Банкиры знают: Богаты без края мы. Карманов не хватит – кладем в несгораемый . Любовь в тебя – богатством в железо – запрятал, хожу и радуюсь Крезом.

И разве, если захочется очень, улыбку возьму, пол-улыбки и мельче, с другими кутя, протрачу в полночи рублей пятнадцать лирической мелочи.

Так и со мной

Флоты – и то стекаются в гавани. Поезд – и то к вокзалу гонит. Ну а меня к тебе и подавней – я же люблю!- тянет и клонит. Скупой спускается пушкинский рыцарь подвалом своим любоваться и рыться.

Так я к тебе возвращаюсь, любимая. Мое это сердце, любуюсь моим я. Домой возвращаетесь радостно. Грязь вы с себя соскребаете, бреясь и моясь. Так я к тебе возвращаюсь,- разве, к тебе идя, не иду домой я?!

Земных принимает земное лоно. К конечной мы возвращаемся цели. Так я к тебе тянусь неуклонно, еле расстались, развиделись еле.

Вывод

Не смоют любовь ни ссоры, ни версты. Продумана, выверена, проверена. Подъемля торжественно стих строкоперстый, клянусь – люблю неизменно и верно!

Владимир Маяковский. ЛЮБОВЬ

Мир опять цветами оброс, у мира весенний вид. И вновь встает нерешенный вопрос – о женщинах и о любви. Мы любим парад, нарядную песню. Говорим красиво, выходя на митинг. На часто под этим покрытой плесенью, старенький-старенький бытик.

Поет на собранье: “Вперед, товарищи…” А дома, забыв об арии сольной, орет на жену, что щи не в наваре и что огурцы плоховато просолены. Живет с другой – киоск в ширину, бельем – шантанная дива. Но тонким чулком попрекает жену: – Компрометируешь пред коллективом.-

То лезут к любой, была бы с ногами. Пять баб переменит в течении суток. У нас, мол, свобода, а не моногамия.

Долой мещанство и предрассудок! С цветка на цветок молодым стрекозлом порхает, летает и мечется. Одно ему в мире кажется злом – это алиментщица.

Он рад умереть, экономя треть, три года судиться рад: и я, мол, не я, и она не моя, и я вообще кастрат. А любят, так будь монашенкой верной – тиранит ревностью всякий пустяк и мерит любовь на калибр револьверный, неверной в затылок пулю пустя. Четвертый – герой десятка сражений, а так, что любо-дорого, бежит в перепуге от туфли жениной, простой туфли Мосторга. А другой стрелу любви иначе метит, путает – ребенок этакий – уловленье любимой в романтические сети с повышеньем подчиненной по тарифной сетке. По женской линии тоже вам не райские скинии.

Простенького паренька подцепила барынька. Он работать, а ее не удержать никак – бегает за клешем каждого бульварника. Что ж, сиди и в плаче Нилом нилься.

Ишь! – Жених! – Для кого ж я, милые, женился? Для себя – или для них? – У родителей и Дети этакого сорта: – Что родители? И мы не хуже, мол! – Занимаются любовью в виде спорта, не успев вписаться в комсомол.

И дальше, к деревне, быт без движеньица – живут, как и раньше, из года в год. Вот так же замуж выходят и женятся, как покупают рабочий скот. Если будет длиться так за годом годик, то, скажу вам прямо, не сумеет разобрать и брачный кодекс, где отец и дочь, который сын и Мама. Я не за семью.

В огне и дыме синем выгори и этого старья кусок, где шипели матери-гусыни и детей стерег отец-гусак! Нет. Но мы живем коммуной плотно, в общежитиях грязнеет кожа тел.

Надо голос подымать за чистоплотность отношений наших и любовных дел. Не отвиливай – мол, я не венчан. Нас не поп скрепляет тарабарящий.

Надо обвязать и жизнь мужчин и женщин словом, нас объединяющим: “Товарищи”.

Скрипка и немножко нервно

Скрипка издергалась, упрашивая, и вдруг разревелась так по-детски, что барабан не выдержал: “Хорошо, хорошо, хорошо!” А сам устал, не дослушал скрипкиной речи, шмыгнул на горящий Кузнецкий и ушел. Оркестр чужо смотрел, как выплакивалась скрипка без слов, без такта, и только где-то глупая тарелка вылязгивала: “Что это?” “Как это?”

А когда геликон – меднорожий, потный, крикнул: “Дура, плакса, вытри!” – я встал, шатаясь полез через ноты, сгибающиеся под ужасом пюпитры, зачем-то крикнул: “Боже!”, Бросился на деревянную шею: “Знаете что, скрипка? Мы ужасно похожи: я вот тоже ору – а доказать ничего не умею!” Музыканты смеются: “Влип как! Пришел к деревянной невесте!

Голова!” А мне – наплевать! Я – хороший. “Знаете что, скрипка?

Давайте – будем жить вместе! А?”

(1 votes, average: 5.00 out of 5)

Твір на тему: Стихотворения Маяковского